О силе и значении антрустионов в начальной истории Франкского государства свидетельствует тот факт, что «Салическая Правда» (составленная, скорее всего, как раз вскоре после рождения этой «империи» – при Хлодвиге) предусматривает для них повышенный вергельд. В главе XLI, § 3, согласно древнейшей редакции «Правды», устанавливается, что за убийство члена trustís domíníca придётся платить 600 солидов
[585]. Это в три раза больше вергельда за убийство свободного франка (200 солидов). Такой же тройной вергельд имеют ещё только королевские графы и сацебароны (глава LIV, § 1 и 3).
Последний раз антрустионы упоминаются в конце IX в. вскоре после распада Каролингской империи. В современной литературе указывается на «экстенсивный» характер развития Каролингской империи, процветание и сила которой во многом зависели от дани и военной добычи
[586]. Напрашивается связь между исчерпанием этих источников постоянного дохода, распадом империи и исчезновением trustís reqis.
Некоторые историки находили возможным сопоставление скандинавских хускарлов и франкских антрустионов с вестготскими гардингами, известными из источников VII–VIII вв. (qardínqí– от гот. qards, «дом, семья»)
[587]– В вестготской Испании фиксируется множественность патронатно-дружинных отношений разных по происхождению – позднеантичных и готских
[588]. Там были известны «дружины», возникшие ещё в позднеримской армии и состоявшие из так называемых buccellaríí (от лат. buccella – кусок, кусок хлеба, – то есть «нахлебники»), а с другой стороны – готские saío или saqío (этимология не совсем ясна; может быть, связано с пра-герм. *sakō – тяжба, борьба, судебное преследование)
[589]. Гардинги были доверенными лицами короля; они выполняли его военные и иногда административные поручения, находились под его защитой и пользовались некоторыми привилегиями, но отличались от магнатов, отношения которых с королём регулировались совсем иначе
[590].
Такую же роль доверенных лиц и охранников короля выполняли лангобардские газинды (qasíndí – от др. герм. qísínd «спутник», ср. нем. Gesinde, Gesindel). Словом qasíndí обозначались, видимо, вообще военные слуги разных лиц. В источниках зафиксировано выражение «in gasindio», где от слова gasindus образовано абстрактно-собирательное существительное (gasíndíum) – подобное старославянскому дружина в значении «спутники, товарищи»
[591]. Но королевские газинды отличаются повышенным вергельдом: 150 солидов полагались за убийство рядового свободного, а 200 солидов за «minimissimus gasindus» или 300 – за «maior gasindus», согласно гл. 62 «Эдикта Лиутпранда» (первая половина VIII в.)
[592].
Наконец, в ряд этих примеров можно поставить и «архетипическое» описание «германской» дружины, которое дал Тацит в «Germania» и с которого началось данное исследование (см. в главе I, с. 50–51). В этом описании Тацит подчёркивает, что дружины ценились, помимо доблести, именно многочисленностью (numero ас virtute comitatus emineat), а в главе 14 пишет следующее: «…множество знатных юношей отправляется к племенам, вовлечённым в какую-нибудь войну, и потому, что покой этому народу не по душе, и так как среди превратностей битв им легче прославиться, да и содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной (magnumque comitatum поп nisi vi belloque tueare); ведь от щедрости своего вождя они требуют боевого коня, той же жаждущей крови и победоносной фрамеи; что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья. Возможности для подобного расточительства доставляют им лишь войны и грабежи»
[593]. В этих словах не только обозначен порядок содержания дружинников, но указана и главная особенность содержания «большой дружины» – «не иначе, как только насилием и войной», то есть только за счёт внешних завоеваний, а не внутренних ресурсов. Граус, судя по всему, когда предложил понятие velkodružína, не обратил внимания на эти слова Тацита о «magnum comitatum». Между тем, понятие это, как выясняется, можно возвести к самому истоку наших представлений о дружине. Разумеется, Тацит не использовал выражение «magnum comitatum» как terminus technicus, но он совершенно верно ухватил суть дела: в нормальных условиях дружины не могли быть многочисленны, и их увеличение было возможно только при «сверхдоходах», которые в ту эпоху давали «лишь войны и грабежи».
Так или иначе, вне зависимости от того, насколько применимо понятие «большой дружины» к «варварским» обществам и насколько многочисленны на самом деле были все эти военные слуги-соратники раннесредневековых правителей (antrustiones, gardingi, gasindi и пр.), важно подчеркнуть, что они никогда не составляли всю светскую элиту той или иной «варварской» политии. И во франкском, и в вестготских или лангобардских королевствах помимо них в окружении короля или вне его существовала знать, представители которой вступали в те или иные, даже служебные, отношения с правителем, становясь его доверенными лицами (fideles), но при этом сохраняли значительную самостоятельность – как экономическую, так и политическую. И одной из выразительных черт этой самостоятельности было наличие у знатного (могущественного) лица собственных слуг, в том числе военных.
В раннесредневековых источниках отчётливо прослеживается противопоставление дружин правителя и дружин «частных» вплоть до складывания вассально-ленных отношений. Об этом противопоставлении много писалось, например, в связи с капитулярием Карла Великого, запрещавшим кому бы то ни было, кроме короля, содержать собственные trustís
[594]. Ранее в немецкой науке горячо обсуждалось, имели ли эта «монополия» короля на содержание дружины древние (германские) корни, насколько она соблюдалась на практике, имело ли в виду это постановление запрет знатным людям держать на службе только свободных (а несвободных разрешалось) и т. д.
[595]
