Сегодня эти споры в духе Verfassungsgeschichte отошли в прошлое. Нет сомнения, что знатные люди всегда и везде в Средние века (да и позднее) имели или стремились к тому, чтобы иметь свои дружины, свиты, клиентелы, «гвардии» и т. д. – каждый, как писал Ламперт Херсфельдский, «настолько большие, насколько мог (позволить себе)»
[596]. И это обстоятельство – в качестве фактора и показателя мощи знати – гораздо важнее, чем то, что под покровительством знатных людей могли оказаться и несвободные люди, и свободные (здесь, естественно, в разных регионах, в разные времена и в разных условиях «варварской» Европы могли быть и разные варианты)
[597]. Законодательная инициатива Карла была попыткой уменьшить влияние знати, выбив из-под неё одну из опор её власти и авторитета, но сам факт, что законы в том же духе издавались и позже, говорит о том, что на практике они не достигали цели (с распадом империи и развитием вассалитета они сделались уже неактуальными)
[598]. Такого рода попытки были естественными со стороны центральной власти, но не могли быть эффективны в условиях раннесредневековой Европы– «частные» дружины и клиентелы были настолько же естественны, и знать не хотела и не могла от них отказаться.
О таком противостоянии дружины правителя (короля) и «частных» дружин магнатов много говорится в лучшей книге по военной истории раннего Средневековья последнего времени Гая Хэлсолла. Весьма показательно, что автор, не будучи знаком с моделью «большой дружины» и не обращаясь к периоду высокого Средневековья (поэтому в его обзор не попадают империя Кнуда, скандинавские и центральноевропейские государства), применительно к V–VII вв. делает акцент именно на королевских дружинах как основной военной силе варварских королевств, и тем самым предложенная им общая схема эволюции социально-военной организации раннего Средневековья во многом совпадает с той, какая была очерчена выше для Польши, Чехии и Венгрии, отчасти Скандинавии в X–XII вв.
[599] Мощные королевские дружины характерны для первоначальных политических образований трибутарного характера, с распадом последних падает роль первых, и правитель оказывается сильнее зависим от поддержки знати. Уже в IX в. в Западной Европе несомненно важнейшая роль в военных предприятиях принадлежала именно дружинам, свитам и клиентелам знатных людей, собиравшихся под знамёнами того или иного короля (правителя). С военно-исторической точки зрения спор может идти фактически лишь о том, имели ли эти силы исключительное значение или определённую роль играла также мобилизация свободного населения
[600].
Таким образом, данные из раннесредневековой Западной Европы не только приводят к констатации важной аналогии в развитии политий «варварской Европы» первой и второй «волн»; в их свете более понятным становится тот исторический контекст, в котором возникали и распадались объединения военных слуг на содержании правителя, достигавшие, как можно думать с той или иной степенью вероятности в разных случаях, внушительных размеров. Эти «большие дружины» создавались не на пустом месте, а вырастали из «частных» («малых», «домашних») дружин, какие могли иметь самые разные люди – лишь бы у них хватало средств и авторитета на их содержание и руководство ими. С другой стороны, с распадом «больших» дружин роль «частных» снова повышалась, хотя уже, разумеется, менялись и общие социальные условия, и облик знати, и, вероятно, сущность этих «частных» дружин, которые теряли черты «товарищества» и приобретали черты вассально-клиентельные. В этой ситуации правитель в значительно большей степени зависел от поддержки знати, и их отношения выстраивались с соблюдением консенсуса и баланса интересов. В то же время правитель искал способы усиления своей власти, ища опоры в других социальных слоях, используя идеологические и религиозные средства и т. д. Конкретные пути и механизмы достижения устойчивости того или иного политического образования, естественно, уже сильно различались в разных регионах Европы в разное время с IX до XII–XIII вв., как свидетельствуют хотя бы те примеры, которые были выше более или менее детально представлены, – «среднеевропейская модель» Польши, Чехии и Венгрии или «модернизация» королевской hirð в Норвегии.
В общем, эта схема соответствует той, которую предложил Граус для эволюции дружины: от классической («домашней», «малой», «тацитовской») дружины к «большой», а затем снова к «малой» дружине, занимающей, однако, уже более или менее маргинальное место в общем социально-политическом строе. Однако, если понимать эту схему более широко в универсально-типологическом ключе, то в неё надо внести некоторые поправки.
Во-первых, аналогии польской «большой дружине» в «империи» Кнуда и других политиях раннего и высокого Средневековья не предполагают, что эти корпуса военных слуг правителя охватывали всю элиту. Какой-то нобилитет сохранялся (хотя, возможно, в период расцвета «большой дружины» его роль падала, особенно собственно при дворе правителя, то есть в «государственном центре»), и невозможно было запретить представителям этого нобилитета содержать свои собственные дружины и клиентелы. Во-вторых, эти аналогии указывают на более тесную связь многочисленности военных контингентов на содержании правителя и их задействованности во внешней экспансии и трибутарных механизмах эксплуатации – только постоянная война и регулярные поступления дани позволяли содержать по-настоящему «большие» дружины. В-третьих, нет нужды устанавливать какие-либо жёсткие связи зависимости между «большой дружиной» и «среднеевропейской моделью». Многочисленные корпуса военных слуг могли содержать, как выясняется, не только правители Польши, Чехии и Венгрии. С другой стороны, вероятная связь венгерских «замковых йобагионов» с некими «milites» Иштвана Святого свидетельствует в пользу того, что «большая дружина» не исчезала совершенно с распадом трибутарного устройства, а трансформировалась. Преемственные ей формы надо видеть в тех или иных военных категориях на попечении правителя, будь то люди в непосредственном окружении князя (его «гвардия») или отряды и гарнизоны, размещённые по городам и крепостям.
