Эти выводы подтверждают мысль, что слово бо(л)ярин, вне зависимости от его происхождения и попадания в древнерусский язык (как книжного или некнижного заимствования), обозначало в Древней Руси именно знать – высший социальный слой. Именно это значение оно имело в старо– и церковнославянских текстах, созданных в разных славянских странах в X–XI вв. В то же время в этих текстах под боярами понимается знать не «родоплеменного» происхождения и не элита вообще, а люди, приобщённые к высшей политической власти (которую символизирует тот или иной правитель) и облечённые «должностными» полномочиями. В этом смысле справедливым является акцент, который делает А. А. Горский, на том, что древнерусские бояре выступают в источниках вместе с князем носителями «государственного», властного, публично-правового начала. Вместе с тем, никакого специфического «дружинного» характера за словом бо(л)ярин в этих текстах не обнаруживается. Оно может переводить и латинское miles («воин, рыцарь»), и греческое
, которым в Византии обозначались представители родовой аристократии, занимавшие места в Сенате.
Знать в договорах руси и греков X в.
Хотя договоры руси игреков X в. стоят в ряду не оригинальных древнерусских, а переводных памятников, но в этом ряду они занимают, конечно, выдающееся место по своему историческому значению. Договоры датируются 911, 944 и 971 гг.
[756] и являются первостепенным источником по истории Руси в начальный её период. Их показания чрезвычайно важны для корректировки летописных данных, поскольку восходят ко времени существенно более раннему, чем составление летописи (даже если возводить древнейшие слои начального летописания к первой половине XI в.) и описывают непосредственно реалии древнерусского общества. Договоры являются юридическими документами и по сравнению с летописью представляют собой памятник иного рода и жанра.
По данным, содержащимся в договорах, о тех людях, которые представляли Русь в договорном процессе, – а здесь упоминаются и бояре, – мы можем составить представление о составе её правящей верхушки. Эти данные уже неоднократно исследовались (обзор истории вопроса следует ниже), однако, как представляется, в их интерпретацию можно внести дополнительные штрихи, которые заставляют во многом по-новому смотреть на древнейшую историю Руси и с меньшим доверием воспринимать сведения начального летописания.
В работе с договорами есть свои сложности, главным образом, источниковедческого плана. Но зато показания договора 944 г. – наиболее пространные и интересные в данном случае – можно сравнить с практически современными им свидетельствами о руси в произведениях византийского императора Константина Багрянородного, и получается, что источники независимые друг от друга и совершенно разного характера (актовые и нарративные) дают возможность «перекрёстной» проверки их данных об одном и том же явлении.
Договоры дошли до нас в составе ПВЛ. В разных летописных списках, отразивших ПВЛ в разных видах или редакциях, есть некоторые расхождения и в передаче текстов договоров. Однако эти расхождения касаются отдельных слов и выражений, иногда весьма существенных по смыслу и меняющих содержание той или иной фразы или отрывка, но всё-таки не отрезков текста настолько больших, чтобы можно было говорить о разных редакциях и применительно к договорам. В Н1Лм договоров нет, и это значит, что договоры попали в летопись на этапе пополнения и переработки НС в самом конце XI или в первые полтора-два десятилетия XII в.
В настоящее время может считаться общепризнанным, что оригинал всех трёх договоров существовал на греческом языке и тот славянский текст, который мы видим в ПВЛ, является переводом с греческого. Об этом свидетельствуют многочисленные «грецизмы» в лексике и в синтаксисе. Относительно недавно Я. Малингуди, опираясь на сохранившиеся тексты договоров Византии с другими государствами (прежде всего, Венецией XII в.), предприняла попытку обратного перевода целых кусков текста на греческий язык
[757].
Однако, до сих пор непрояснённым остаётся вопрос, когда были выполнены переводы, сохранившиеся в летописи. Упоминание в договорах двух «харатей», на которых они писались, некоторые общие соображения и выводы наиболее серьёзной лингвистической работы, посвященной их языку
[758], склоняют к тому, что славянский вариант договоров составлялся сразу в момент их заключения или, по крайней мере, восходит к X в. Высказывались мнения, что переводы были сделаны позже на Руси – возможно, в XI в. и даже непосредственно перед включением их в ПВЛ в начале XII в.
[759] Но с этой точкой зрения трудно согласовать сильные церковнославянские черты (при отсутствии очевидных «русизмов») в текстах договоров, различия в языке и стилистике, а также явные неловкости перевода, появление которых трудно ожидать при переводе всех документов за один раз и в то время, когда при дворе киевского князя (из чьей канцелярии, очевидно, договоры попали в летопись) работала сильная переводческая школа.
Нельзя считать решённым и вопрос о достоверности того текста, который в ПВЛ изложен в статье 6415 (907) г. в виде отдельного соглашения руси и греков (ещё одного – получается, четвёртого по счёту). А. А. Шахматов убедительно продемонстрировал, что в основе этой статьи лежит летописный рассказ о походе Олега на Византию, читающийся в Н1Лм (=НС), но переделанный составителем ПВЛ в соответствии с его хронологическими выкладками и историческими представлениями. Серьёзными доводами он обосновал тезис, что составитель ПВЛ сам составил текст соглашения руси и греков, то есть произвёл искусственную реконструкцию, используя в качестве источников НС и договор 911 г., а может быть, и договор 944 г.
[760] М. Д. Присёлков высказал предположение, что к реконструкции «договора 907 г.» летописца подтолкнул попавший в его руки отдельный лист, оторванный от списка договора 911 г.
[761] К этой точке зрения присоединяется А. А. Горский
[762].
Есть, впрочем, мнение, что у летописца всё же были какие-то данные о соглашении руси и греков в 907 г. Так, Я. Малингуди считает, что в 907 г. имел место первый этап договорного процесса (подтверждение под присягой некоего мирного соглашения общего характера), который завершился официальным заключением договора в 911 г. По её мнению, тексты договоров попали в руки летописца в виде выписки из копийной книги византийской императорской канцелярии. А в такого рода копийных сборниках тексты документов могли сопровождаться историческими справками-«нотициями», сообщавшими об обстоятельствах возникновения этих документов. Из такой «нотиции» летописец и узнал о предварительном мире, заключённом в 907 г.
[763].
