К законодательной деятельности Ярослава Мудрого относится также Покон Вирный. Как считали Л. В. Черепнин, А. А. Зимин и другие исследователи, новый кодекс был приурочен ко времени посажения на новгородский стол Владимира Ярославича, о чем и сказано в летописной статье 1036 г. Новгородской четвертой летописи. «В лѣто 6544 Ярослав посади сына своего Володимера Новегороде и епископа постави Жидяту и людемъ написавъ грамоту, рекъ: По сеи грамоте даите дань».
[33] Грамота Ярослава как бы дополняла его же Правду от 1015–1016 гг. и четко регламентировала дани с Новгородской земли, поступавшие в княжескую казну, и отчисления от них в пользу вирников. Определенно у Ярослава при составлении этой грамоты были помощники, однако указаний на это нет, что позволило А. А. Зимину утверждать единоличное авторство Ярослава Мудрого.
[34]
Следующий этап сложения древнерусского законодательства представлен Правдой Ярославичей. Содержательно она уже Правды Ярослава, но отражает значительно более высокий уровень сословной и имущественной стратификации древнерусского общества. Практически целиком подчинена обеспечению интересов княжеского хозяйства, защите жизни княжеских слуг, сохранности княжеского имущества, говорит о княжем дворе как центре судопроизводства. Отмечаемые многими исследователями эти особенности Правды Ярославичей представляются существенными в плане определения того, кто был заинтересован в появлении такого юридического кодекса.
Конечно, князья, которые и названы в заголовке этого кодекса. Это Изяслав, Всеволоди Святослав. Однако среди тех, кто «совокупился» для уставлення для Русской земли Правды, присутствовали также Коснячко Перенег, Микифор Киянин и Чудин Микула, в которых И. Я. Фроянов видит представителей городских общин — киевской и вышгородской. На этом основании делает вывод об их причастности (через своих представителей) к составлению Правды Ярославичей.
[35] Не показав, какими конкретными статьями кодекса можно подтвердить законотворческое участие названных народных представителей, он высказал еще более смелое предположение и о возможном участии народного собрания в фиксации этих правовых норм.
[36] Ввиду отсутствия свидетельств на этот счет в письменных источниках, спорить с данными утверждениями нет смысла. Можно только заметить, что они не находят подтверждения в самом кодексе, который меньше всего отражает интересы простого народа. Несомненно, названные мужи были высокопоставленными чиновниками, тысяцкими и воеводами Изяслава, Всеволода и Святослава.
[37]
Новый судебный устав, вошедший в литературу как «устав Владимира», был составлен Мономахом в 1113 г. и явился своеобразным ответом на народные волнения в Киеве. Утвержден на совещании в загородной княжеской резиденции в с. Берестово, где кроме самого Владимира принимали участие киевский, белгородский и переяславский тысяцкие, «муж» черниговского князя Олега Святославича, другие бояре. Есть основание согласиться с выводами тех исследователей, которые полагают, что совещание в Берестове проходило в тот момент, когда в Киеве еще продолжались волнения. Владимир должен был появиться в мятежном городе с реальным ответом на требования народа.
[38]
«Устав» Владимира несколько ограничивал ростовщичество, облегчал положение закупов, что несомненно следует рассматривать как уступки городской и сельской бедноте. Но это было и в интересах экономического развития всей страны, поскольку создавало более целесообразные условия для хозяйствования крестьян и городского торгово-ремесленного населения.
Право законодательной инициативы, выражаясь современным языком, оставалось за княжеской властью вплоть до монголо-татарского нашествия. Согласно Л. В. Черепнину, два устава следует связывать с деятельностью великих киевских князей Всеволода Ольговича и Изяслава Мстиславича.
[39] Исследователи выделяют комплекс статей в «Пространной Правде», которые предположительно были результатом законотворчества Всеволода Большое Гнездо. О том, что он вершил суд «истинен и нелицемерен», свидетельствует Лаврентьевская летопись.
[40] В 1209 г. он дал новгородцам «уставы старых князей», что определенно свидетельствует о его причастности к законодательной деятельности. Косвенным подтверждением этому могут быть слова Всеволода, адресованные мятежному племяннику Мстиславу Ростиславичу: «Помысливше высокоумѣем своимь, не вѣдуще яко Богъ даеть власть емуже хощеть, поставляеть бо цесаря и князя Вышний, аще кая земля управится пред Богомь, поставляеть ей князя праведьна, любяща суд и правду, аще бо князи правдиви бывають, то много отдается согрешенья земли той».
[41]
Кроме создания общерусских светских сводов законов, князья составляли церковные уставы или грамоты (Владимир Святославич, Всеволод Мстиславич, Ростислав Мстиславич, Святослав Ольгович), в которых определялись объемы юрисдикции митрополии, епископии, а также размеры княжеских, в том числе и земельных, пожалований церкви.
Основываясь на свидетельствах преамбулы Уставной грамоты Ростислава Мстиславича Смоленской епископии, где сказано, что князь составил ее «сдумав с людьми своими», И. Я. Фроянов пришел к выводу об участии в ее составлении веча. «Сдумав с людьми своими», согласно ему, следует понимать как «рассудив на вече».
[42]
