Она молча слушала его. Все, что он говорил, было новым для нее. Казалось, что нет на свете человека умнее и рассудительнее его.
– Я не хочу замуж… Я не смогу никого полюбить сильнее вас.
– О, как я блажен, Мила… Твои слова заставляют мое сердце биться все чаще, – на его глазах навернулись слезы. – Я тоже полюбил тебя глубоко и всей душою.
Он поцеловал ее в лоб, как ребенка.
– Давай, вернемся к нашим игрушкам. Это будет забавная игра. Я хотел сказать тебе, Мила, что тебя не должно смущать место, выбранное мною для наших любовных утех. Во многих древневосточных любовных трактатах говорится о том, что неправильно считать отдельные части человеческого тела «нечистыми». В твоем теле, любимая, чисто все… Позднее я расскажу тебе о том, что предпочтительнее кушать, дабы нижние врата оставались чистыми. Я отвезу тебя к одному эскулапу, и он поставит тебе клистир с розовой водой. Мы будем иногда ездить и к нему, и в салон к Колетт. И не возражай мне. Ты привыкнешь. Никто и никогда не узнает о нашей связи. Я клянусь! И я сделаю тебя счастливейшей женщиной. Уже сегодня мы поедем с тобой по магазинам, и я накуплю тебе много красивых платьев, белья, обуви. Я хочу купить тебе сережки, кольца, браслеты. У тебя будет все…
Ее глаза заблестели от предвкушения скорого счастья. Она сидела нагая, поджав ноги под себя, и забыв о собственной наготе.
– Мила, ты видишь эти четыре пробки?
– Пробки? Они похожи на яйца…
– Это – анальные пробки. Они разные. И идут от меньшего размера к большему. Эти пробки нужны для тренировки твоих узеньких врат. Если мой приап ворвется в тебя без подготовки, тебе станет больно. Именно для этого древними мастерами были придуманы инструменты для легкого и постепенного открытия твоего нижнего цветка… Они помогут ему раскрыться для любви. Я буду нежен с тобой, потому, что люблю тебя.
Сейчас мы введем в тебя самую маленькую. Она чуть толще моего большого пальца. В течение дня ты поносишь ее в себе. А вечером я поласкаю тебя и выну ее. На следующий день я поставлю тебе вторую пробку. И так далее…
Откуда-то из глубин кармана Краевский достал небольшую баночку. Пальцы открутили крышку – пахнуло цветочным ароматом.
– Здесь оливковое масло, настоянное на флердоранже. Встань, пожалуйста, на четвереньки, и выгни спинку, я аккуратно введу эту пробку.
Людмила чуточку покраснела и вдруг замотала головой.
– Я боюсь…
– Делай, как я сказал.
– Нет, – в ней вдруг проснулась настырная игривость. – А что, если я не стану?
– Тогда я тебя накажу.
– Как?
– Я отшлепаю тебя. Сначала ладонью. Если не поможет, то ремнем. А могу и розгами.
Она немного опешила и побледнела.
– Мила, ты должна привыкнуть. Иногда я буду с тобой строг и настойчив. Иногда я буду позволять себе наказывать тебя.
Она бессмысленно смотрела в его глаза. Они стали холоднее.
– Слезь с кровати и наклонись, – он настойчиво взял ее за руку и потянул на себя. Она неловко сползла на пол. – Наклонись и разведи ягодицы руками. Не напрягайся, я введу аккуратно.
В его голосе теперь звучал металл. Она, стыдясь, сделала все, что он приказал.
– Расслабься, я тебе сказал, – он обильно смазал пробку пахучим жиром и в одно мгновение ввел ее в анус Людочки.
Она и ойкнуть не успела от быстроты этой процедуры. Людмила разогнулась. Одной рукой Краевский сильно сжал её грудь, а другой провел несколько раз по влажной расщелине лобка. Она застонала и закатила глаза от истомы. Он перехватил ее стон крепким и глубоким поцелуем.
– Я хочу в туалет, – смущенно произнесла она, когда он отпрянул.
– Терпи, скоро это пройдет. Сейчас ты должна терпеть.
– Но я не могу.
– Можешь…
Через несколько минут ей и вправду стало чуть легче. Но пробка чувствовалась при ходьбе.
– Я пошел одеваться. Жду тебя внизу. Сейчас мы поедем завтракать.
– А как я надену корсет?
– Сегодня ты можешь его не надевать.
Она наскоро оделась и вышла на ступени крыльца. Графа поблизости не было. Из-за угла показалось бледное лицо горничной Елены и тут же скрылось.
– Леночка, постой! – негромко позвала Людмила.
Елена задержалась на мгновение, Людмила ускорила шаги и заглянула за угол дома. Она едва успела ухватить горничную за рукав.
– Лена, подожди минутку. Не беги. Ты, верно, потеряла меня?
– Нет, – отрывисто отвечала ей подруга, глядя куда-то в сторону.
– Лена, мне ужасно стыдно. Тебе приходится делать и мою работу. Прости меня, так вышло.
– Ничего, барышня. Нам не привыкать. Зато вы выполняете работу по своему прямому призванию, – она вырвала руку и пошла прочь. От волнения ее хромота казалась еще более явной. Она почти волочила ногу.
На душе у Людочке стало ужасно гадко. Она еще раз осознала все то, что с ней произошло.
«Мама родная, что я наделала? Как теперь дальше жить? Они же разоблачат меня. А Руфина чего доброго на каторгу сошлет. Или за это не шлют на каторгу? Господи, как стыдно. Я – падшая женщина Леночка презирает меня…»
Она стояла и шевелила губами, когда к ней подошел Краевский.
– Господи, Мила, как ты меня напугала. Я ждал тебя в экипаже. Вернулся в дом – там тебя нет. Я испугался. Не делай больше так. Если я сказал выходить на крыльцо, ты должна была именно там меня и ждать. Давай договоримся, что ты будешь меня всегда слушать и не отходить от меня ни на шаг.
– Я – падшая женщина, – тихо произнесла она.
– Что? Что, ты сказала? – он посмотрел ей в лицо. Она была бледна.
– Ты с кем-то говорила здесь?
– Нет…
– Я же вижу, что-то произошло. Признавайся, тебе кто-то что-то сказал? – он тряс ее за плечо.
– Нет, нет, – повторяла она бесстрастно.
Она шла, не глядя по сторонам. И остановилась только в конце аллеи. Он подошел к ней и взял ее за руку.
– Послушай меня, я не знаю, кто тебе, что ляпнул в мое отсутствие. Но я обязательно дознаюсь. И вырву сплетникам жало. Хочешь, я завтра же всех рассчитаю и найму новых слуг?
– Нет-нет… У Елены болен отец. Ей очень нужны деньги…
– Так это она с тобой говорила? – он нахмурил брови.
– Нет, – испуганно возразила она, вытаращив глаза, полные слез. – Мне никто ничего не говорил. Я сама…
– Все ты сама! Я оставил тебя с румяными щечками, сладкую и томную, а получил бледную и грустную. И ты еще будешь утверждать, что виновата во всем сама.
– Пойдемте, Анатолий Александрович, вы ведь хотели ехать завтракать, – делано улыбнулась она сквозь слезы.
