– А когда? – громким шепотом спросила она.
– Не сейчас… Ты не должна. Будь благоразумной…
Краевский наклонился к ее лону и принялся ласкать его языком. Он отстранялся лишь для того, чтобы сделать глоток воздуха, и снова его язык плотно лизал вспухший бутон меж ее скользких губ. Она была так возбуждена, что сильный оргазм свел судорогой все тело ровно через три минуты. Она вскрикнула и тут же обмякла, чуть не свалившись с высокого табурета. Краевский опустил ее ноги. Оправил платье.
– Не падай, meine liebe. Очнись. Очнись и открой свой ротик. Я не буду тебя долго мучить. Лава стоит у самого жерла…
Они вышли из салона немного растрепанные, с покупками под мышками. Сели в карету.
Пожилая мадам Сычова, владелица модного салона, еще долго смотрела вслед этой необычной парочке. Ее опытный взгляд оценил и состояние графа и бедное происхождение его спутницы.
– Да, как обнаглели нынче девицы. Этой кокотке бы с желтым билетом по улицам ходить, а она присосалась к богатому господину. А у господина, наверное, семья. Ах, какие нравы! Куда мы катимся? Содом да Гоморра!
Они сели в карету.
– Трогай. Мой бог, мы же еще в салон к Ламберу не заехали! – Краевский стукнул себя ладошкой по лбу. – Ладно, у нас будет еще возможность.
Людочка молчала, устало смежив веки.
Когда они приехали домой, она едва переступала ногами, утомленная долгой прогулкой по магазинам. Краевский заказал к пяти вечера обед из ресторана. Он сам ел с аппетитом стерляжью уху и пряженцы с зеленым луком. Пили белое Токайское. Людочка ела мало, она почти заснула в конце трапезы, уткнувшись носиком в лежащую подле нее руку.
– Иди, поспи, дорогая. Я разбужу тебя позже… Я тоже прилягу рядом подремать.
Она почти не помнила, как добралась до кровати. Волны Морфея унесли ее в туманный лабиринт удивительного и тревожного сна.
* * *
– Люциния, проснись! – кто-то тормошил ее за плечо. – Сюда идет Великий Понтифик. Скоро будет осмотр готовности весталок
[26]. Ты снова хочешь получить наказание?
Она соскочила с нагретой на солнце беломраморной скамьи. От резкого пробуждения закружилась голова, она покачнулась, прикрыв белым рукавом растрепанные русые косы, спускающиеся до талии.
– Люциния, прикройся! У тебя помялась и задралась пала
[27]. Не надо было спать на самом солнцепеке. Смотри, все щеки покраснели. Скоро Понтифик пожалует. Сегодня большая молитва во славу Весты. Ты не забыла? Сегодня твоя очередь охранять очаг и палладиум
[28], – напомнила ей служанка и почти подруга Клодия.
– Да, о боги, как я могла заснуть!
– Не мудрено, ты видишь, какая в Риме стоит жара. Иди, омойся в терме, переоденься и переплети косы. У тебя еще целый час, – успокоила ее верная Клодия.
Разгоряченное тело с наслаждением окунулось в расплавленный жемчуг. Родниковую воду смешивали с порошком серебра и молоком буйволицы – оттого она казалась жемчужной. Бутоны белой розы качались по поверхности. Упругих ног коснулись прохладные струи. Служанка Оливия стояла рядом и держала поднос с травяным настоем, ячменную лепешку и кисть черного винограда. Люциния отщипнула кусочек хлеба, тонкие пальцы оторвали и несколько крупных виноградин и положили их в рот. Она зажмурилась от удовольствия. Длинные темные ресницы прикрыли карие глаза. Она снова вспомнила ЕГО… Кроме жрецов и Великого Понтифика в атриум храма Весты не ступала нога ни одного мужчины. Как он посмел? Она чуть не поперхнулась, когда вспомнила его облик… Он не был молодым юношей. Самой Люцинии нынче исполнилось семнадцать. Ему было больше тридцати. Почти под сорок. Также выглядел ее родной отец…
«Отец, почему ты не остановил Великого Понтифика, когда он выбрал Люцинию из двадцати девушек? Понтифик взял ее за руку и увел навсегда в Храм Весты. И с тех пор ее жизнь стала иной. О, она знала, что жребий ее почетен, что о нем мечтают тысячи юных римлянок. Но тридцать лет! Тридцать лет она не имеет права любить. Тридцать лет она имеет право отдавать свою душу и тело только богине Весте».
– Унеси, – коротко приказала она, указав на хлеб и виноград.
Служанка кивнула и удалилась. Другая подала ей белое покрывало. Люциния поднялась по ступенькам круглой термы и замоталась в покрывало.
– У нас мало времени, а я ослабла от жары. Принесите мне гребни, свежую палу, сандалии, и цветы белой лилии.
Служанки молча поклонились Люцинии и засеменили босыми ногами по нагретому полу мраморного портика.
Она сидела на теплой скамье. От порыва ветра покрывало слетело с нежных плеч. Она знала, что это бог северного ветра Аквилон забавляется с ней в дерзкой игре. Аквилон и его братья, Фавоний, Австр и Эвр, любили подпускать своих сынов в тайные лабиринты атриума весталок. Аквилон любил наблюдать, как обнажаются трепетные и полные груди целомудренных жриц Весты, как шевелятся на плечах густые локоны. Вот и сейчас он рванул с нее покрывало и обдал холодком упругие соски – отчего те затвердели и стали походить на спелую землянику. Люциния закрыла глаза и вспомнила, как сосков касались ЕГО губы. Ей стало жарко, а между ног заструилась влага. Хорошо, что никто ничего не видит…
Через несколько минут три прислужницы тихо подошли к ней.
– Госпожа, все готово. Разрешите расчесать вам волосы?
– Да, только будьте аккуратнее. Мне было больно в прошлый раз. В конце каждой косы вплетите цветок маленькой лилии. Из больших соцветий сделайте венок на голову, поверх покрывала.
Она любила не только лилии. Ее любимыми цветами были простые фиалки. Но для торжественной молитвы и ночного бдения она выбирала лишь лилии. Одна из служанок надевала на нее узкие сандалии из кожи ягненка. Другая – острым гребнем разделяла волосы на шесть частей. Весталки носили по шесть косичек, как невесты… Ее готовили к молитве и ночному бдению. Каждую неделю ей выпадала одна священная ночь. Ночь возле огня и палладиума. Она снова вспомнила все…
ОН был высок и строен, а плечи его походили на плечи самого Геракла. Одет ОН был в белую претексту
[29] с множеством складок и пурпурной полосой. Золотая пряжка на могучем плече скрепляла сие пышное убранство. Она сразу поняла, что он из знатного рода. Сначала она приняла его за жреца или авгура, и очень смутилась, присев в поклоне.
