– Я открою окно. В комнате очень душно, – прошептал он каким-то чужим, хриплым голосом и словно пьяный встал с кровати.
Людочка сидела вся растрепанная. Сердце гулко бухало в груди, сильно болела голова.
– Что с тобой, любимая?
– Меня закопали живьем…
– Кто? Когда?
– Люди из Рима. Верховный Понтифик.
– Милая, тебе просто приснился кошмар. Иди ко мне, – он обнял ее.
– Нет, это был не сон. Я жила там, в Риме. И там были вы, Анатолий Александрович.
– Как все странно. Я тоже видел какой-то долгий сон. Сначала он был прекрасен. А потом. Потом я захлебнулся в море. Да, я помню, как отвязал плот и поплыл. А потом я бросился в волны…
Они оба сидели молча. Неожиданно Людочка заплакала.
– Ну, перестань.
– У меня тяжело на душе.
– Мила, мы уснули под толстым пологом, в душной комнате. Я просто забыл открыть на ночь окно.
– Нет – нет. Это был не сон.
– А что же?
– Не зна-юю… – всхлипывала она.
– Ты знаешь, на востоке есть религия, ее называют Буддизмом. Так вот, согласно ей, мы проживаем множество жизней. Может, в этом сне мы оба побывали в одной из прошлых? Я же тебе и раньше говорил, что как увидел тебя, то не смог уже позабыть. Мне все время казалось, что я знаю тебя давно. Много дольше, чем то время, как мы познакомились.
Она смотрела на него сквозь темноту и внимательно слушала. В тот вечер он позабыл и о часе Х, который сам назначил накануне. Он почти не трогал Людочку, а только нежно целовал ей руки и лицо. Потом он принес холодного вина. Они выпили. И почти незаметно заново уснули, крепко обнявшись. Уже без сновидений.
* * *
– Любимая, просыпайся! Давай пить чай. Вчера мы скупили с тобой пол лавки сладостей. Ты забыла?
– Ах, правда! – приподнялась она, глядя на него сонными глазами.
– Правда… – передразнил ее ласково Анатоль. – Все это добро до сих пор лежит в моем кабинете. Принести?
– Да…
– Иди, умывайся.
– Мне надо убрать…
– Да, конечно, – спохватился он и почему-то покраснел.
Она чувствовала, что ее сон каким-то странным образом повлиял на него. Он все время прятал глаза, а если и смотрел пристально, то взгляд его серых глаз делался чуть влажным, а голос предательски дрожал. Он старался шутить в своей обычной манере, но у него отчего-то это плохо получалось.
– Мила, я много думал утром, пока ты еще спала, и знаешь… Словом, тот сон он не выходит из моей головы. Я все больше и больше вспоминаю его детали. Мистика заключена в том, что нам обоим приснилось почти одно и тоже. Я не сторонник метафизики, однако, понимаю, что есть на свете совершенно необъяснимые вещи.
– Да…
– Иди ко мне, моя девочка. Я сделаю это аккуратно.
Он снова подвел ее к краю кровати и наклонил чуточку вперед. Дрожащие пальцы задрали кверху батистовую сорочку.
– Мила, какая у тебя теплая и нежная кожа, – он поцеловал ее в поясницу.
Злополучная пробка вышла из нее почти свободно. Было видно, что он взволнован этим обстоятельством. Она ждала от него каких-то слов по поводу часа Х, но он отчего-то молчал.
– Я пойду умываться? – спросила она, выпрямившись.
– Да, да, иди…
Через четверть часа они сидели за столом и пили чай. Весь стол и комод были заполнены коробочками и кулечками с различными сладостями.
– Тебе нравится пастила?
– Да…, – улыбалась она, прихлебывая из чашки душистый чай.
– Попробуй и свои марципановые цветочки. По-моему, тоже ничего.
– Угу.
– Мила, ты такая же сладкоежка, как и моя младшая дочь.
Она вздрогнула.
– Сегодня после обеда я уеду. Дня на четыре. Мне надо навестить детей. Мы с тобой прогуляемся немного, заедем в ресторан, а после я посажу тебя в экипаж, и ты съездишь к маме. Мы хотели написать ей письмо, но выходит так, что ты сама к ней съездишь.
– К маме?! А можно? – оживилась она и даже отложила в сторону пастилу.
– Да. Конечно, можно. Забирай к ней все эти сладости. Я дам тебе еще денег. Все это отвези. Побудь дома до понедельника. Рано утром, в понедельник, я буду ждать тебя здесь. И если ты не приедешь, я умру… Ты слышишь?
– Я слышу…
Спустя короткое время Людочка уже крутилась у зеркала, примеряя новое платье. А Краевский смотрел на нее нежно, почти по-отечески.
– Анатолий Александрович, как вы думаете, мне надеть это розовое, с кружевами, или фисташковое с лентами?
– Ma chère, ты божественна во всем.
– Господи, у меня же есть и туфельки к этим платьям.
– Про шляпки и зонтик не забудь, – усмехнулся он.
Людочка нарядилась в роскошное фисташковое платье, отороченное по подолу атласными лентами и кружевами в тон, с овальным вырезом, едва открывающим ее высокий и нежный бюст. Она причесала волосы и заколола их шпильками. Шляпка и туфельки тоже смотрелись роскошно.
Граф сам сложил большую часть сладостей в огромную корзину. Достал из кошелька приличную стопку ассигнаций.
– Отвези деньги матери.
– Спасибо, Анатолий Александрович!
Неожиданно для самой себя она даже присела в небольшом книксене.
– Ну что ты делаешь? – покраснев, обронил он. – Ты еще благодаришь меня? Это я должен благодарить тебя за каждую минуту, проведенную с тобой. Мила, ты стоишь много больше, чем все эти презренные бумажки, – его глаза снова увлажнились. – Я люблю тебя, Мила!
– Я тоже вас люблю…
Они крепко обнялись.
– Возьми с собой все вещи и деньги. Сегодня мы уже не вернемся сюда.
– Могу я подняться на чердак, в свою комнату?
– Что ты там забыла? Старые тряпки?
– Но я уже давно там не была. Там мамина шаль и мои вещи…
– Ты же не навсегда уезжаешь. У нас еще полно времени до осени. Лишь к осени мы снимем тебе квартиру.
– Но я хотела… – Людочка замялась.
– Что?
– Я хотела повидаться с Еленой.
– Это лишнее. Забудь, ты более не горничная, а потому, тебе не стоит общаться с прислугой.
– Но, ведь мы были подругами.
– Были. Я не хочу, чтобы ты общалась с ней. И ни с кем иным. Отныне только я сам буду решать: с кем тебе водить дружбу.
– Но…?
– Мила, я отвечаю за тебя, и ты должна меня слушаться.
* * *
