– Что это? – испуганно спросила она.
– Это – ларец удовольствий. Его мне тоже привезли с Востока. Он подходит и для мужчин, ибо есть в нем предметы для ласк уретры, и для женщин здесь тоже много приятных штучек. Постепенно я научу тебя, как приносить и мне радость с помощью этого ларца. Но сегодня мы весь вечер посвятим тебе. Твоему сокровищу.
Он посмотрел внутрь ларца и полюбовался его содержимым.
– Итак, с чего начать? Закрой глазки, для начала я приласкаю тебя перышками одной южной птички. Эти перышки дарят неземное блаженство.
Воспаленной от желания плоти коснулись легкие движения какого-то шелковистого предмета. Эти касания вызвали щекотку и острый спазм возбуждения. Людочка вздрогнула, по телу пробежали мурашки. Это было очень необычное чувство. Она вся выгнулась навстречу.
– Обожди, любимая… – таинственно прошептал он и подложил ей под зад приличного размера подушку. – Вот так-то будет лучше… О, боже, как ты струишься соками…
– Анатоль, не убирай руку…
– Подожди, я поглажу твою бусинку номером вторым. Это кисточка еще сильнее сведет тебя с ума.
В его руке появился другой предмет. И Людмила чуть не зарыдала от удовольствия. Его сменила и мягкая щеточка. Он гладил ее распахнутое лоно самыми хитроумными предметами. Она чувствовала, что вот-вот наступит мгновенная разрядка. На пике возбуждения он смазал маслом ее анус и быстро ввел в него одну из пробок первой коллекции. Одновременно продолжился головокружительный каскад стимуляции перьями. Людмила даже не могла себе представить, что ее организм способен получать подобное удовольствие. Это было неземное блаженство, близкое к помешательству. Она уже не стонала, а лишь тоненько скулила, закатив глаза. И была похожа на сумасшедшую.
– Только не убирай…
Но Анатоль пресек свои ласки и даже отошел в сторону, полюбоваться на беснующуюся от страсти девушку.
– Зачем ты отошел? Вернись. Не мучай меня. Я умоляю…
– Ты кончишь лишь тогда, когда я разрешу. О боги, если бы ты знала, каково это, чувствовать себя полным хозяином твоего оргазма. Мучить тебя отложением оного.
– Ты не можешь так, – задыхалась она, а все ее нутро пульсировало в смертельной муке.
– Представь, что после ряда тренировок, ты начнешь испытывать его, без моего касания, лишь с помощью работы внутренних мышц. О, это целая наука. Но она дается тебе слишком легко. Твоя кровь кипит от страсти. А розовый рот верхней норки алчет вторжения. Скоро… Скоро я войду в тебя, и земля улетит из под наших ног. Через два дня. У тебя там очень все узко. Будет больно… О, как я вожделею этот священный акт. Я зверею при мысли о покорении последнего форпоста твоего девичества.
Он снова присел рядом. Людочка вздохнула с облегчением. В эти минуты ей казалось, что мука ее вожделения настолько велика, что она быстрее даст себя убить, нежели лишится долгожданной разрядки.
Теперь его руки двигались сильнее. И приспособление ласкающее клитор, обжимало его с двух сторон, подобно маленькому насосу, вбирающему в себя нежную плоть. Наряду с этим новым ощущением появилась сильная вибрация в анусе – пальцы графа шевелили пробку. Все эти чувства слились в единую всесокрушающую лавину жгучего, доселе неведомого и погибельного оргазма. Людмила вскрикнула, поддалась навстречу и… потеряла сознание.
Через несколько минут граф привел ее в чувства. Он дал ей попить воды. Вынул из нее пробку и обтер промежность мягкой тканью.
– Любимый, иногда мне кажется, что я умру… – отрешенно проговорила она.
– Мила, это лишь начало… Мы будем наслаждаться друг другом долгие годы…
– Отвяжи меня. У меня болят руки и ноги. И груди болят…
– Отвяжу чуть позже… Полежи так еще четверть часа. Я поласкаю тебя иначе. Сейчас я познакомлю тебя прищепками и катетером. А после… – он зашептал ей что-то на ухо. Она застонала. – Тогда ты снова кончишь. Сегодня твоя плоть должна познать еще более тонкие и изысканные наслаждения.
В эту ночь он был неумолим и делал то, что обещал. Вторжения его собственной плоти в узкое колечко ануса воспринимались ею, как единственно правильные, возможные и желанные. Она уже не испытывала никаких болезненных ощущений. Ее тело довольно быстро привыкло именно к такой форме плотских наслаждений. Людочка не мыслила уже их близости без этих дерзких проникновений в «задние врата».
– Помнишь, я обещал тебе, что твоя попка привыкнет? Ты испытываешь такие сильные оргазмы, которые неведомы многим искушенным любительницам содомии. А скоро я буду входить в тебя всюду.
Позднее она вспоминала детали этой ночи, но так и не могла вычленить ее отдельные этапы. Он открывал в ее собственном естестве все новые и новые не точки, а целые острова наслаждения. Она не знала, как совладать с тем всесокрушающим стыдом, смятением и волнами безудержной похоти, в которую кидал ее развратный граф Краевский. И вместе с тем она безумно, без остатка, до последней клетки своего тела хотела принадлежать только ему. Он покорил не только ее тело, но и душу.
«Быть в полном подчинении, раствориться в любимом – не в этом ли величайшее наслаждение?»
– Ты сделал меня одержимой, – шептала она.
– Ты была такая всегда… Я лишь помог тебе вспомнить. Много жизней, много воплощений до этого… Мы оба… Мы сплетались в единый кокон чувственного познания. Мы изучали друг друга веками. Мы ждали друг друга, не зная. Мы верили, что где-то мы есть друг у друга. Мы вспоминали, увидев. Мы ликовали, обретя. Я люблю тебя Мила- Люциния!
Нежность и жажда любви стояли возле самого горла.
* * *
Бледное утреннее солнце озарило мужчину и женщину, спящих в объятиях друг друга. Они проснулись не от его скупых осенних лучей. Первой открыла глаза Людмила. Именно ее утренний сон нес в себе какой-то страшный и непредсказуемый финал. Ей снилось, что она катится с зимней горки прямо в раскрытую черным холодом полынью. И как только ноги коснулись ледяной воды, она вздрогнула и проснулась. Вслед за ней проснулся и граф.
Было настежь раскрыто окно. В теплоту спальни проникал холодный утренний воздух. Не смотря на его свежесть, в комнате пахло иначе, чем всегда. Это был далекий, острый и чужой запах, настоянный на старомодных духах и аромате ладана и мирры. Так пахла супруга Анатоля, Руфина Леопольдовна.
Людмила сначала именно почувствовала этот неприятный, полный опасности и немого ужаса запах. И лишь потом она увидела в кресле ту, о чьем существовании стала понемногу забывать.
В сером дорожном платье и теплом плаще, в чепце, украшенном лентами, с огромным животом, в кресле сидела графиня Руфина Леопольдовна Краевская, в девичестве Фон Фейербах и смотрела на двух спящих любовников и весь беспорядок, творившийся в комнате. Острым концом зонта она поддела одну из веревок, валяющихся на полу. От ее внимательного взгляда не ускользнула бутылка вина, пирожные, конфеты. И две раскрытые коробки с чудовищно бесстыдными пробками и перышками. С глазами полными немой брезгливости и отвращения, она рассматривала принадлежности «Ларца удовольствий».
