В полном одиночестве, с одной свечой на столе, он заказывал официанту тарелочку с Mille-feuille. Аккуратно, дрожащей рукой, он ставил ее напротив пустого стула и начинал мечтательно улыбаться. Официанты уже привыкли к причудам графа. Они слышали, как тот ведет сам с собой долгий ночной разговор… На рассвете они будили Его Сиятельство. К утру он обнаруживал себя спящим, прямо за столом ресторанного кабинета. Тарелочка с Mille-feuille оставалась нетронутой.
* * *
Однажды дворецкий принес ему письмо от князя Константина Николаевича С-кого. Анатоль нехотя распечатал конверт, подписанный витиеватым почерком князя, придавленным сургучной печатью с фамильным вензелем. Пахнуло знакомым одеколоном. В письме «Катька» не упрекал его в долгом молчании. Он лишь сообщал о том, что приехал в город Н. и ждет его, Краевского, к себе в гости на чашку чая.
Анатолю отчего-то остро захотелось встретиться со своим бывшим любовником. Рассказать ему о том, что творилось в его душе. Поплакаться о своем горе. В груди стоял тяжелый ком, давящий на сердце. А он не мог ни перед кем облегчить свою совесть. Князь мнился ему тем спасением, которого так долго ждала его душа.
Князь не пожелал более останавливаться в гостинице, а снимал нынче квартиру в одном из доходных домов. Он приветливо встретил своего давнего друга. Они обнялись. Константин Николаевич приказал накрыть стол к обеду. Оба немного выпили. И вдруг Краевский разрыдался. Он стал рассказывать другу о своей беде. Закончив долгое повествование словами:
– Костя, я схожу с ума. Прости, мой друг, я полюбил эту девушку больше жизни. Ты понимаешь, с самого первого мига я знал, что это была не первая наша встреча.
– Что ты имеешь в виду?
– Веришь ли ты в то, что мы живем на этой земле не одну жизнь? – граф смотрел на друга горящим взором.
– Да, иногда я думал об этом… Знаешь ли, Анатоль, я не склонен к мистицизму. Кажется, это учение буддистов?
– Понимаешь, я уже знал ее! – не унимался граф.
– Кого?
– Людочку. Мою любовь.
– А меня ты знал? – с легким укором спросил князь.
– Тебя? Наверняка… – рассеянно отвечал Краевский.
– И что теперь? Где она?
– Костя, в том то и дело, что ее нет нигде. Я обращался в полицию. Объехал все притоны, побывал в моргах, – Краевский вздрогнул. – Я даже посетил все дома терпимости. И объехал все монастыри. Нет ее нигде! Понимаешь? Она, словно в воду канула. И мать о ней ничего не знает. Я завозил на днях матери денег, но она прогнала меня… Как глупо все и ужасно. Если бы ты только знал, как я страдаю. Мне свет белый не мил.
«Катька» подсел рядом. Тонкая кисть легла на ногу графа.
– Анатоль, возьми себя в руки. Я понимаю, что ты огорчен. Но жизнь меж тем идет далее. Посмотри, как ты страдаешь. Ты так изменился. Где твой лоск? Ты даже перестал душиться и рубашка твоя не свежа… У тебя семья, дети. Я, наконец.
Он порывисто обнял графа и поцеловал его в губы. Граф не ответил ему на поцелуй. Он отвернул от любовника лицо.
– Я тоже живой человек, Анатоль. И я тоже смертельно страдаю, – горячо зашептал князь. – Если бы ты знал, как долго я скучал по твоей любви.
Настырная рука нырнула к паху Краевского. Тонкие пальцы пробежали по застежке штанов. Краевский напрягся. Как давно у него не было этого ни с кем. Он стиснул руку князя и крепко сжал зубы.
– Раздевайся, – коротко приказал он. – У тебя есть веревка?
– Да-аа-аа, – почти простонал счастливый «Катька». – У меня даже есть плетка.
Он обхватил бедра Краевского и заплакал.
– Молю тебя… Сначала накажи… Я так долго этого ждал.
Краевский медленно расстегивал пуговицы на рубашке, когда его взгляд случайно скользнул по полкам этажерки. На части полок стояли книги, лежала стопка писчих листов и чернила с перьями. Но на одной из них красовалась прямоугольная пистолетная коробка с вензелем оружейника Густава Биттнера. Краевский отстранился от пылких объятий князя и подошел к этажерке. Рука потянулась к деревянной коробке. Да, он не ошибся. В ней, в бархатном зеленом углублении, лежал пистолет Биттнера. Он вынул его и в задумчивости повертел в руках увесистый и холодный ствол.
– С каких это пор ты увлекся оружием? – рассеянно спросил он.
Князь отчего-то покраснел.
– Да, так… Купил по случаю в одной лавчонке. Ты же знаешь, мне приходится много ездить. Иногда по ночам…
«Пуля! – осенило Краевского. – Там была пуля именно от этого пистолета».
В его голове ожили краски той, незабываемой ночи, когда его возлюбленная была бледна и плакала от страха. Она долго уверяла его, что тот выстрел не был случайностью. Черный господин!
– Это ты? Ты стрелял в Людмилу? Не отпирайся. Я все понял. Ты следил за нами…
– Да, это был я, – упавшим голосом признался князь.
Краевскому стало трудно дышать. Он еще сильнее ослабил воротник. Ему казалось, что сердце вот-вот лопнет, не выдержав потрясения.
– Анатоль, прости меня! – умолял князь, стоя на коленях. – Прости, ибо тебе известен яд, по имени любовь. Что делать, я люблю тебя безумно. Я ревновал, как старый мавр. Я следил за вами. Прости меня… Ведь я столь же несчастен, как и ты.
– Где она? Ты убил ее?
– Нет- нет, что ты! С тех самых пор, как я промахнулся, я более не видел твоей Людочки.
– Промахнулся? – граф развернулся и с силой ударил обнаженного по пояс князя. Тот упал на пол, к ногам графа и зарыдал. Из носа Константина потекла кровь.
– Накажи меня. Накажи. Только не бросай. Я умоляю. Ну, на что тебе эта плебейка? Пройдет время, и ты забудешь о ней. Разве мало тебе моей любви?
Краевский сидел на кровати, обхватив руками голову. Спустя некоторое время он выпрямился.
– Раздевайся донага. Ты помнишь, ту нашу игру? Когда я оставлял тебя на весь день и приходил поздними вечерами?
– О, да… – ответил «Катька» с придыханием в голосе. Его член напрягся.
Краевский отвел остекленевший взгляд.
– Я привяжу тебя и уйду, – монотонно и бесстрастно проговорил он. – Я уйду надолго, но ты будешь меня ждать. И однажды я вернусь… И мы будем любить друг друга.
– О да, возлюбленный мой. Я буду ждать тебя столько, сколько надо, – синий взгляд распахнутых глаз выражал столько чувств, что Краевский снова отвел глаза.
Анатоль привязал «Катьку» за деревянный выступ подоконника.
– Жди меня… Я приду, – пообещал он и навсегда покинул своего патикуса.
* * *
Он плыл долго, и наконец, желанный берег показался вдали. Яркие лучи солнца золотили свежий улов. Синее море несло его легкий плот к берегу. А на берегу, в светлом хитоне и венке из белых лилий, ждала его та, кого он любил больше жизни. Рядом с ней стоял их сын, русоволосый мальчик, похожий на свою мать. Антемиол из рода Квинтиев прокричал имя своей возлюбленной: ЛЮЦИНИЯ!
