– Работал, Ваше Высочество, – вздохнул тот. – Я работал в Малайзии, но в начале года вернулся назад. А теперь я…
Нам навстречу шла толпа вновь прибывших людей. Среди них был тот самый старик, который, рыдая, бросился на землю, и, когда он проковылял мимо нас в сторону школы, я заметила у него за поясом из кромы бамбуковую флейту. Увидев ступу и тьеддеи, старик снова испустил отчаянный вопль.
– Несчастный, – покачал головой господин Вирак. – В дороге у его жены случился приступ астмы, и она умерла. Тело пришлось оставить на обочине. Только представьте: вы музыкант, который столько раз играл на похоронах, но вот умерла ваша собственная жена, а вы даже не смогли похоронить ее, не успели и ноты сыграть по ней. Это кошмар, Ваше Высочество. Кошмар. Мы как будто спустились в преисподнюю.
Папа посмотрел на меня, затем снова повернулся к господину Вираку и сказал:
– Что ж, теперь вы здесь. Под защитой.
Господин Вирак огляделся. Кажется, он сомневался. И я понимала почему. Сейчас храм выглядел совсем иначе. Повсюду раздавались крики солдат, из-под колес грузовиков летели пыль и грязь, люди бродили вокруг растерянной толпой.
Когда нахлынула очередная волна людей, папа заметил, что нужно торопиться. Приехало много семей, и свободные классы быстро займут. Он предложил господину Вираку комнату, смежную с нашей. Она, конечно, небольшая, но лучше одним жить в ней, чем делить комнату попросторнее с другой семьей. Папа взял у господина Вирака чемоданы.
– Ваше Высочество, что вы, не нужно…
– Теперь вы среди друзей. Здесь можно забыть о формальностях и титулах. Мы все равны. Обращайтесь ко мне как к другу, – ответил папа.
В глазах господина Вирака промелькнуло понимание.
– Да, конечно, конечно.
Мы направились к школьным зданиям, и я побежала вперед, чтобы предупредить остальных. Я очень обрадовалась новым соседям. Мысль, что вокруг будет больше людей, успокаивала меня. Скоро мы заживем как дома, воодушевилась я. Здесь соберутся знакомые, друзья, родные. Солдат сказал, приедут еще люди. В моей душе затеплилась надежда.
Мы убрали кастрюли, сковороды и все, что валялось на полу, освободив смежную комнату для наших друзей. Они мгновенно устроились на новом месте. Из вещей у них были только два чемодана: один с одеждой, другой с едой. Собирать вещи пришлось под дулом пистолета, пояснил господин Вирак, и они не взяли ничего из кухонной утвари.
– У нас даже нет ни одной ложки, – призналась его жена, краснея от смущения.
Ничего страшного, вы можете пользоваться нашими, заверили их все.
– Садитесь, поешьте с нами! – пропела тетя Индия. – Каша готова!
Был почти полдень, а мы во всей этой суматохе так и не успели позавтракать. Радана и близнецы уже сходили с ума от голода. Они колотили ложками по мискам, отчего в комнате стоял невыносимый шум. Тетя Индия с обычной живостью отложила часть каши в большую миску и, отведя всех троих к двери, стала по очереди кормить их с ложки. Птица, которая кормит своих птенцов, подумала я. Птенцы чирикали и кудахтали, с жадным удовольствием поглощая кашу.
Остальные сели на циновке в круг, как одна большая семья. К нашей неизменной сушеной рыбе, порции которой с каждым разом становились все меньше, жена господина Вирака добавила свинину в кисло-сладком соусе и банку маринованной репы. Все шутили, отмечая, каким пиршеством казался нам теперь этот скудный завтрак, какой вкусной была вся еда. Возможно, дело в свежем воздухе, предположил папа. Может, в конце концов, не так уж и плохо, что нас привезли сюда, согласился Большой Дядя.
– А что, если они правы? Жизнь в городе лишила нас здорового аппетита, притупила вкусовые ощущения!
При слове «город» все притихли, и вскоре мы уже слушали рассказ господина Вирака о Пномпене и о том, что им пришлось пережить.
К ним тоже пришли в Новый год и приказали покинуть город, но поскольку был вечер, они решили подождать. Наутро, открыв ворота, они увидели людской поток, бурный, как Меконг во время грозы. И снова решили затаиться и переждать – вдруг поток схлынет и тогда им не придется уезжать. Они заперли двери – как будто их нет дома – и спрятались в чулане под лестницей. Всякий раз, когда в ворота стучали, они замирали от страха, что солдаты услышат плач их двухмесячного малыша. Они не знали, что мир за это время погрузился во тьму. Когда солдат одним выстрелом снес замок и под дулом пистолета вывел их на улицу, они не узнали город. Кругом были разрушение и смерть: дома превратились в груды булыжников, всюду брошенные и сгоревшие машины, трупы людей и животных, гниющие на жаре, кошмарное, всепроникающее зловоние.
– Пномпеня больше нет, – размешивая кашу в миске, тихо произнес господин Вирак. – Мы уже никогда не вернемся туда. Это конец. – Каша начала застывать, а он все не мог приступить к еде, только водил ложкой по миске. Потом поднял глаза и, запинаясь, добавил: – Когда… когда они везли нас через город, один из солдат Революции – должно быть, командир – показал в сторону спортивного клуба «Серкль-Спортиф» и заявил, что они казнили премьер-министра и других политических деятелей. «Предатели, – бросил он. – Новому режиму не нужны такие люди». Так и сказал. Вам следует быть осторожными.
Папа и Большой Дядя переглянулись, но промолчали. Наступила гробовая тишина. Мама кивнула мне, и я вдруг поняла, что сижу с ложкой во рту. Я слушала господина Вирака, позабыв обо всем на свете, ловила каждое слово в надежде, что в его рассказе мелькнут знакомые черты родного города. Однако Пномпень, каким его описывал господин Вирак, изменился до неузнаваемости, превратился в «преисподнюю», где вместо того, чтобы поклоняться богам и теводам, их ловят и убивают, точно диких зверей.
– Всего за несколько недель они сделали то, что обещали: уничтожили старый мир, – продолжал господин Вирак. – И ясно, что такое творится по всей стране, не только в Пномпене. Кажется, население провинциальных городов тоже эвакуируют, и для них действуют еще более жесткие правила. Люди не выбирают, куда ехать: если их направляют на юг, едут на юг, даже если жили на севере. Сколько раз мы видели, как разлучают членов одной семьи. Они тщательно продумали эту эвакуацию, и она только начинается. Уверен, они будут перемещать нас по стране…
– Но зачем? – нетерпеливо перебила его Тата. – Какой в этом смысл?
– Они будут стараться любыми способами удержать власть, – ответил господин Вирак.
– Да, – кивнул Большой Дядя, как будто знал наверняка, – мы нужны им напуганными и беспомощными, поэтому они лишают нас чувства защищенности, которое так необходимо человеку. Они разлучают семьи и не дают образоваться новым связям. Тем паче мы должны держаться вместе.
Завтрак закончился. Воздух налился тяжестью, наполнился ощущением надвигающейся беды. Взрослые избегали смотреть друг на друга, замкнувшись каждый в своем молчании. Они убрали посуду, скатали циновку, подмели пол. Господин Вирак с женой ушли обустраивать свое новое жилище. Из-за дощатой двери доносились их приглушенные шаги.
