Возвращаясь домой, мы увидели группу мужчин, возводивших посреди улицы – прямо напротив здания городской администрации – огромный бамбуковый помост. Никто не говорил, для чего он нужен. За работой мужчин угрюмо следили несколько солдат. Весь город собрался вокруг и с нетерпением ждал.
К полудню все было готово. На помосте, который возвышался над землей примерно на фут, установили арку, сплетенную из листьев кокосовой пальмы и соцветий ареки
[41]. Здесь будет свадьба, пояснили нам. Общая для нескольких пар. Вот только эта свадьба больше походила на похороны. Когда на помосте появились женихи и невесты, мы поняли почему. Одетые в черное, с серьезными лицами, они парами выстроились под аркой, и в середине стояла наша учительница со своим женихом – одноногим солдатом Революции на костылях. От ноги у него осталась лишь короткая культя, при ходьбе болтавшаяся взад-вперед. Толпа застыла в изумлении. Сперва люди молчали, а потом начали шептаться: «У нее красные, опухшие глаза. Похоже, она плакала». – «А ты бы не плакала, будь у тебя такой жених?» – «Хорошо, что у меня нет дочери на выданье…»
На помост взошел Моук и, показывая на одноногого солдата, воскликнул:
– Слава нашему храброму солдату, который не пожалел своего тела для Революции!
И он громко захлопал в ладоши.
– Слава нашему храброму товарищу! – дружно подхватили остальные солдаты, стоявшие наготове.
Моук, почти не глядя на учительницу, все так же громогласно обратился к одноногому солдату:
– Организация дает тебе красивую жену, товарищ! Надеемся она достойна тебя!
– Слава нашему солдату! – одобрительно грянули солдаты.
Затем, повернувшись к другим парам, Моук произнес:
– Организация соединяет вас!
Солдаты закричали и захлопали, и на этот раз всем остальным пришлось к ним присоединиться.
Свадебная церемония подошла к концу. Молодожены спустились с помоста и смешались с толпой, но прежде чем люди успели что-то спросить или пожелать, снова раздался голос Моука, и все замолчали.
– Выведите его! – Моук кивнул стоявшим позади него солдатам.
Те, повернувшись к дому, передали приказ другим солдатам.
Спустя мгновение, ко всеобщему ужасу, на помост вывели главу округа с повязкой на глазах и связанными за спиной руками. Солдаты подтолкнули его к краю помоста. Они били несчастного по голове и плечам тяжелыми пальмовыми листьями, пока он не упал на колени. Моук приставил дуло винтовки к подбородку главы округа, а другой солдат снял повязку.
– Взгляните на этих людей! – приказал Моук.
Вид и запах крови раззадорили его. Шрам на щеке бешено дергался.
Глава округа с трудом поднял глаза. У него был разбит нос, из одной ноздри текла кровь, глаза заплыли от синяков, обе брови рассечены. Я едва узнала его.
Повернувшись к толпе, Моук объявил:
– Так выглядит враг!
– ДОЛОЙ ВРАГА! – хором отозвались солдаты. – УНИЧТОЖИТЬ ЕГО! УНИЧТОЖИТЬ! УНИЧТОЖИТЬ!
Глава округа что-то сказал, однако мы не расслышали. Он едва шевелил губами.
– За что?.. – повторил он шепотом.
– ВЫ СОВЕРШИЛИ ПРЕСТУПЛЕНИЕ! – крикнул Моук.
– Какое преступление?
– ПРЕДАЛИ ОРГАНИЗАЦИЮ!
– Каким образом? – Из второй ноздри у главы округа тоже пошла кровь, как будто тело не выдержало напряжения. – Каким… образом… я… предал… Организацию?
– Не нам рассказывать вам об этом! Вы должны сознаться в своем преступлении!
– Я… не… совершал… никакого… преступления…
– ТАК ВЫ ЕЩЕ И ЛЖЕЦ! – Моук плюнул главе округа в лицо.
– ТЫ ЕСТЬ – НЕВЕЛИКА ПОЛЬЗА, ТЕБЯ НЕТ – НЕВЕЛИКА ПОТЕРЯ! – взревели солдаты.
Они обступили главу округа. На одном только помосте их уместилось не меньше двадцати, не считая тех, что стояли в толпе. Солдаты били его прикладами, пока он не повалился набок. Моук и еще один солдат взяли главу округа под руки и оттащили с помоста.
– ДОЛОЙ ВРАГОВ! ДОЛОЙ ВРАГОВ! – не унимались остальные.
Новые предводители появились из ниоткуда. Как будто все это время они прятались среди нас и просто ждали своего часа. Они были моложе и спокойнее своих предшественников и имели более тесные связи с Организацией. Все как один ходили с непроницаемыми лицами, похожими на маски. Мы не могли понять, кто среди них главный. Когда они говорили, мы слышали один и тот же голос. На собраниях они садились или вставали в ряд, смотрели и слушали, изучая присутствующих немигающим взглядом. Если они хотели что-то сказать, то шепотом обращались к Моуку, и он говорил за них.
– Вы должны покрасить всю одежду в черный цвет! – приказал он однажды. – И не только одежду – все ваши мысли и чувства! Должны искоренить все, что направлено против Революции! Очиститься от скверны!
Новые предводители установили новые правила. Нельзя готовить и есть дома.
– Раз мы работаем вместе, то и есть должны вместе! – Шрам на щеке Моука беспрестанно дергался. – Отец не допустит, чтобы его дети ели за разными столами!
Организация – наш отец, а мы – его дети. И мы должны все делать сообща. Делиться друг с другом всем, что у нас есть: ложками и вилками, кастрюлями и сковородами, мыслями и чувствами. Если понадобится, мы даже последнее зернышко риса должны будем разделить с братьями и сестрами.
– Мы должны сказать «нет» частной собственности! – прогремел Моук. – Частная собственность – капиталистическое зло! Частная собственность порождает жадность, разобщает людей! Мы отменим все формы частной собственности!
Вернувшись после собрания на виллу, все принялись прятать ценные вещи. Кто-то засовывал золотые браслеты в высушенную тыкву, кто-то, закатав сапфиры и рубины в шарики из сырой глины, вдавливал эти шарики в углы комнаты. Одни зашивали украшения в одежду. Другие глотали бриллианты. Бабушка-королева попросила спрятать ее.
– Скажите им, я не готова, – захныкала она. – Скажите, я не пойду без детей!
– Кому сказать? – спросила я. – Здесь никого нет, кроме нас.
– Духам и призракам – они придут за мной. Скажите им, я не готова.
На черной лестнице раздался топот. Мама замерла на месте, прижав к груди подушку Раданы. Большой Дядя выхватил у мамы подушку и швырнул ее в корзину с обертками кукурузных початков, которые мы оставляли для разведения огня.
Солдаты ввалились к нам всей толпой – семь или восемь человек.
– Уходите! Уходите! – запричитала Бабушка-королева.
– Скажите ей, пусть заткнется, – прорычал Моук.
Дядя и мама ничего не ответили.
– Она думает, вы призраки, – пояснила я.
