— Ладно. Ладно, — сказал он, просто чтобы нарушить эту тишину.
Путь до дома в темноте длился целую вечность. В кухне на столе стояла накрытая тарелка. Он прислонился к дверному косяку, чувствуя себя безмерно виноватым. Вола приготовила ему перекус из остатков ужина. «А это тебе на вечер, и чтобы доел всё дочиста, ясно?»
Новый прилив вины и раскаяния. Она зарезала курицу — специально ради него, чтобы он ел побольше белковой пищи.
Питер оттолкнулся от косяка и нашарил за плитой коробок спичек. Он понятия не имел, когда она придёт, но только придёт она не в холодный и тёмный дом. Хотя бы это он может для неё сделать. Он зажёг все лампы и потом сложил дрова точно так же, как делала Вола каждый вечер.
Сидя перед камином и глядя, как занимается и разгорается огонь, он снова проигрывал в памяти всё, что сказал. Всё он сказал правильно. Правда, насчёт того, что солдат, может, хотел стать учителем — тут он, наверное, загнул; но, с другой стороны, как знать, вдруг и правда хотел? Нет, он сказал именно то, что собирался сказать. Жалеть не о чем.
В трубу дунул порыв ветра, грозя загасить слабое пламя. Питер потянулся за ещё одним листком газеты. Когда он начал его комкать, внимание его привлёк заголовок: ВООРУЖЁННЫЕ СИЛЫ ГОТОВЯТСЯ НАЧАТЬ ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ. ЖИТЕЛИ ТЕРРИТОРИИ БУДУТ ЭВАКУИРОВАНЫ.
Он расправил газету и прочёл статью. В статье была и карта. Он изучил её, не веря своим глазам. А потом схватил костыли и выскочил на веранду так стремительно, что Франсуа пулей вылетел из дровяного ящика и растворился во тьме.
Питер запихнул свою одежду в рюкзак и огляделся по сторонам. Браслет с фениксом, мамина фотография, перчатка-ловушка и мяч. Браслет он положил в гамак, туда, где Вола его наверняка найдёт, остальное бросил в рюкзак и метнулся назад в кухню.
Вола как раз входила. Повесила шляпу на гвоздь, посмотрела на огонь, потом на Питера. На его рюкзак.
Он протянул ей газетный листок.
Вола пробежала его взглядом и снова посмотрела на Питера, ожидая объяснений.
Он ткнул пальцем в карту.
— Вот она, эта зона военных действий, — сдавленно произнёс он. — Всего в пяти милях от того места, где я оставил Пакса!
— Ты уверен? Это большая территория…
— Уверен! Видите белое пятно на карте? Тут старая верёвочная фабрика. Она заброшенная, но у неё высокие каменные стены, и она стоит над рекой в том единственном месте, где можно перейти вброд; дальше ущелье, обрывистый берег. Вот тут они и будут сражаться, за доступ к реке. Мы с друзьями играли в войну на развалинах. Это было идеальное место для засады. Мы играли в войну! Я оставил Пакса как раз на дороге, ведущей к фабрике, потому что думал, что там… — слово «безопасно» застряло у него в горле. Он резко выпрямился и рванулся к двери, где на гвозде висела его флисовая куртка.
— Стой. В этом месте будет бой. Не сходи с ума.
— Я не схожу с ума. Я поступаю правильно. Теперь я точно это знаю. Помните — тогда, с сыром? Вы спросили, какой сыр я люблю, а я понятия не имел, что ответить. Отец любит чеддер, и поэтому мы всегда едим чеддер. Может, я когда-то любил что-то другое. Это как то расстройство, про которое вы говорили, — расстройство, когда не помнишь, кто ты такой. Когда я оставлял Пакса, я не помнил, что правильно, а что нет, что хорошо, а что плохо. Но теперь я вспомнил. И я знаю, что мне надо туда. Знаю точно.
— Хорошо. Допустим. Но ты пока что на одной ноге, мальчик. Это просто нереально. Оцени расстояние. — Вола села, разглядывая карту.
— Нет! Я уже и так потерял кучу времени. Я вас больше не слушаю.
— Да погоди же. — Вола взмахнула газетой. — Подойди сюда. Посмотри.
Питер нахмурился, но подошёл.
— Роберт Джонсон, помнишь? Мой приятель, водитель автобуса, тот, который отправлял твои письма? — Она постучала пальцем по верхнему левому углу карты в газетной статье. — Вот этот город — последняя остановка на его маршруте. Он проезжает мимо нас в одиннадцать десять по вторникам и субботам, а туда добирается поздно вечером. Что, если я завтра посажу тебя на этот автобус? Это сэкономит тебе самое меньшее двести пятьдесят миль, и тебе останется пройти всего лишь миль сорок. Слышишь? Ты вообще слушаешь?
Питер уронил костыли и рухнул на стул — от облегчения у него подкосились ноги.
— Вы это для меня сделаете? Всего сорок миль — это же ерунда!
— Нет. Сорок миль на костылях по лесам да по холмам — это совсем не ерунда. Это, я так думаю, минимум трое суток, то есть ровно столько, сколько нужно, чтоб вымотаться примерно до смерти. Но, по-моему, ты всё-таки выживешь и справишься. Так что сейчас ты остаёшься здесь. Уговор?
— Уговор. — Питер пожал протянутую руку, глядя Воле в глаза. На её лице ещё были видны следы слёз после того, что произошло в сарае, и он знал, что не может уйти, оставив всё как есть. И времени на то, чтобы всё исправить, осталось совсем чуть-чуть. — Уговор, — повторил он. — Только у меня три условия.
Глава 23
Сквозь деревья светила луна, такая же круглая и сливочно-жёлтая, как яйца, которые Пакс ел неделю назад. Он шёл по берегу, и желудок его сжимали спазмы. За полторы недели, прошедшие с тех пор, как его люди оставили его, он всего трижды ел досыта, да и то в последний раз его через несколько минут вырвало — это когда он проглотил протухшую рыбёшку с речного берега. Он выкопал ветчину из своих тайников и с гордостью смотрел, как Игла и Мелкий поедают мясо, но сам к нему не притрагивался. И с охотой ему по-прежнему не везло. Все запасы жира были сожжены, и теперь сжигались мышцы. Шкура болталась на нём, как чужая.
Пакс развернулся носом к лагерю, откуда, как всегда, неслись мучительно дразнящие запахи пищи. За последние два дня туда прибыло множество больных войной, и ещё сотни их двигались дальше, на юг. От опасности гудела земля. Но голод был сильнее.
Пакс оглянулся на Иглу, которая охраняла покой спящего Мелкого, и дал ей знак, что уходит.
Хотя лагерь был прямо над ним и хорошо просматривался, он выбрал прежний маршрут — через ущелье, потом по гребню холма, — потому что часовые на стене стояли лицом к реке.
Он прошёл по камням в воде, не оставляя следов. Теперь, вдали от тишины погубленного поля, его уши чутко ловили звуки ночи. Он все их уже узнавал. Они его успокаивали. Тончайший писк летучих мышей, треск кустов, через которые ломится беспечный скунс, подземное шебуршание полёвок, далёкая перекличка сов — все эти звуки говорили, что не он один вышел на ночную охоту.
Сам Пакс звуков не издавал, двигался бесшумно — этим хитростям он научился у Серого и Иглы. Тенью проскользнул по гребню, оттуда по склону вниз, в палатку-кладовую.
В этот раз там не оказалось удобно висящего окорока, но столы были завалены овощами и хлебом. Он столкнул на землю круг сыра. Вкус был резкий и странный, но он глотал, пока живот не сделался тугим. Уже собираясь назад с куском сыра для Иглы, он внезапно замер, учуяв знакомый запах. Арахисовое масло.
