Челюсти Гамаша плотно сжались, на скулах заходили желваки.
Бовуар шевельнулся, но ничего не сказал.
– Это все обман, – заявил Жак, поворачиваясь к остальным. – Он пытается заставить нас сказать вещи, которые выставят нас в дурном свете. Мы должны держаться вместе. Не говорите ему ничего.
– Вы ничего не обязаны мне говорить, – согласился Гамаш. – Разве что захотите сами.
Он помолчал, давая им время подумать, и продолжил:
– Когда это началось?
Он обращался к Жаку и Хуэйфэнь, но они ничего не ответили.
Тогда он повернулся к двум другим.
Натаниэль открыл рот, но звук, который издала Хуэйфэнь, заставил его сомкнуть губы. Заговорила в конце концов Амелия.
– Когда я отказалась заниматься с ним сексом, он решил отпялить меня всеми другими возможными способами, – сказала она, спеша выговориться, пока не передумала. – Если я не соглашусь, то меня исключат, сказал он. Он сказал, что вы были против моего зачисления и только он сражался за меня. Но если я откажусь, он не будет больше препятствовать моему исключению.
Гамаш слушал, кивая:
– И вы, конечно, поверили ему. Да и как не поверить?
– Я ему не поверила, – возразила Амелия. – Я знала, что он говнюк. А вы казались таким, – она замешкалась, подыскивая слово, – таким добрым.
Они посмотрели друг на друга, и между ними на мгновение возникла близость, почти мучительная. Жан Ги чувствовал, что должен отвернуться, но не смог.
Он знал, что лежит в коробке. И знал, что скрывается во взгляде Гамаша. А еще он знал, что Амелия Шоке почти наверняка не знает, кто она такая.
И кто такой Арман Гамаш.
– Но я не думала, что вы сумеете противостоять ему, – сказала она. – А рисковать не могла. Ведь вы же позволили ему остаться, в конце-то концов.
Это был не упрек, просто объяснение. Но Жан Ги понимал, какое внутреннее кровотечение вызвали эти слова. Гамашу нечего было сказать.
– Мы верили вам, сэр, – заговорила Хуэйфэнь. – Мы думали, что с вашим появлением это прекратится, но стало только хуже.
Жан Ги почти слышал, как колотится в груди Гамаша сердце, и боялся, что оно может в любую секунду разорваться.
– Я совершил ужасную ошибку, – сказал Гамаш. – И вы все заплатили за нее. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы загладить мою вину.
И тут раздался другой звук. Совершенно неожиданный.
Смех.
– Герцог был прав, – сказал Жак. – Вы слабак.
Смех сменился презрительной улыбкой.
– Ледюк сделал меня сильнее. Я поступил в академию мальчишкой. Избалованным, неженкой. А он закалил меня. Подготовил для работы в полиции. Он сказал, что больше меня ничто не испугает, и он был прав. Он отбирал самых перспективных агентов и делал их еще круче.
– Ты ошибаешься, – возразила Хуэйфэнь. – Он отбирал тех, кто представлял для него наибольшую угрозу. Тех, кто в один прекрасный день смог бы отважиться и восстать против того, чему он учит. Ты помнишь, каким ты был в свой первый день в академии? Я помню. Не неженкой и не избалованным. Это Ледюк тебе так сказал, но он лгал. Ты был забавным, умным и целеустремленным. Ты хотел помогать, быть добрым.
– Я был глупым мальчишкой.
– Ты был доброжелательным, – сказала Хуэйфэнь. – А теперь посмотри на себя. Посмотри на меня. Он выбрал нас. И он нас сломал.
– Меня он не сломал, – возразил Жак. – Я сильнее, чем когда-либо прежде.
– Крепче всего там, где было сломано, – сказала Амелия. – Это ведь так, сэр? Вы написали эти слова на доске в первую неделю.
– Если перелому позволяют зажить, – кивнул Гамаш. – Да.
– Три года.
Все посмотрели на Хуэйфэнь. Она говорила обыденным голосом. Просто давала отчет старшему офицеру.
– Это началось в первый месяц наших занятий. Мы никогда не знали, когда нас вызовут и мы должны будем явиться в его квартиру. Иногда одни, но чаще с другими.
– Что там происходило? – спросил Гамаш.
Так не хотелось это слышать, но долг обязывал.
– Он доставал свой револьвер, – ответила девушка. – Был разработан целый ритуал. Герцог клал револьвер на поднос с гравировкой девиза Квебекской полиции. Выбирал кого-нибудь из нас, чтобы мы принесли поднос в гостиную.
– Это считалось честью, – пробормотал Натаниэль.
– Но самой большой чести удостаивался тот кадет, который приносил второй поднос, – продолжила Хуэйфэнь. – С пулей.
– Мы тащили жребий, – сказал Натаниэль. – Побеждала длинная соломинка.
Он начал хихикать и не смог остановиться, хихиканье стало перерастать в истерику, и тогда Амелия прикоснулась к его руке. Успокоила его.
– Я побеждал три раза, – произнес Натаниэль еле слышно.
Он выпрямился и посмотрел в глаза Гамашу. Вызывающим взглядом.
– Три раза мне пришлось вставлять единственную пулю в камеру. И вращать барабан…
Натаниэль не мог продолжать, и заговорила Хуэйфэнь:
– И поднимать револьвер. – Она поднесла палец к виску, изображая оружие.
У нее тоже перехватило горло, и тогда вступила Амелия.
– И нажимать на спусковой крючок, – тихо сказала она.
– Три раза, – прошептал Натаниэль.
– Дважды, – сказала Амелия.
Она вскинула голову и сжала губы.
Ни Хуэйфэнь, ни Жак не сказали ни слова, и Гамаш с ужасом понял, что они сбились со счета.
– Вы очень смелые, – сказал Гамаш, глядя им в глаза, в которых сверкала искорка безумия.
– Будь я смелым, я бы отказался, – возразил Натаниэль.
Гамаш неистово затряс головой:
– Non. У вас не было выбора. Когда сидишь здесь, в церкви, то может показаться, что выбор был. Но это не так. Из всех вас трусом оказался Серж Ледюк.
– В тот последний раз, – прошептал Натаниэль, глядя на Гамаша широко раскрытыми глазами и не замечая слез, катившихся по щекам, – я молился, чтобы револьвер выстрелил. Я обмочился.
Его голос был еле слышен.
Гамаш встал и притянул к себе молодого человека. И обнимал его, пока Натаниэль рыдал.
Сломленный. Но теперь, возможно, исцеленный.
За спиной Бовуара раздался слабый звук, он повернулся и увидел Поля Желина, который закрывал дверь церкви. Конник подошел к Бовуару и сел рядом.
– Он заставлял их играть в русскую рулетку? – спросил Желина.
– Этот человек был чудовищем, – сказал Бовуар.
Желина кивнул:
– Да. Но кто-то все же его остановил. И теперь мы знаем почему. У нас появилась отсутствовавшая деталь. Мотив. Серж Ледюк был убит единственной пулей в висок. И мы знаем, что убийца находится здесь. Убийство остается убийством, чем бы оно ни было спровоцировано.
