Все это напоминало будуар или декорации.
Однако Гамаша преследовало ощущение, что ничего постановочного здесь нет. Квартира отражала характер человека. Или, по крайней мере, передавала его суть. Бóльшая часть мебели, скорее всего, досталась Ледюку по наследству – вероятно, передавалась в семье на протяжении нескольких поколений.
Серж Ледюк чтил традиции. Хотя и нарушал все правила подряд.
Но если вспомнить, викторианцы почитали теорию великих людей. Теорию о том, что есть выдающиеся личности, к которым неприменимы обычные правила. Великие люди должны властвовать, а остальные – подчиняться им. Ледюк жил так, будто причислял себя к великим.
– Что он был за человек? – спросила Лакост.
– А ты как думаешь? – спросил Гамаш. – Судя по тому, что видишь.
– Привередливый, – не задумываясь, ответила она. – Жесткий. Возможно, педантичный и официозный.
Она посмотрела на мертвеца, не успевшего сменить уличную одежду на домашнюю. Пиджак с галстуком. Аккуратный. Так контрастирующий с тем, что лежит выше воротника.
– Я угадала?
– Инспектор Бовуар, как бы вы описали Сержа Ледюка?
– Грубиян и задира, – ответил Бовуар. – Коварный и глупый. Проныра и крыса.
– Охотник и преследуемый в одном лице. Неприятное положение, – заметил Гамаш, оглядываясь.
– Я бы скорее предположил, что у него здесь много кожаных кресел, – сказал Бовуар. – И оленьи рога на стенах. А не это.
– Интересно, был ли он счастлив, когда входил сюда, – сказал Гамаш. – Вне стен своего жилища он явно чувствовал себя несчастным.
– По крайней мере, с тех пор, как вы появились, – заметил Бовуар.
Изабель Лакост слушала с интересом.
– Это не самоубийство, – сказала она. – Выстрел пришелся в правый висок, а оружие лежит слева от тела. Почему? Оно принадлежит Ледюку?
– Не знаю, – ответил Гамаш. – Я приказал убрать из академии все оружие, кроме того, что заперто в оружейной комнате.
– У него был ключ от нее?
– Был раньше, когда он занимал пост второго лица в академии. Но ключ я у него забрал и замки поменял. Ключ есть у меня и у инструктора по стрелковой подготовке. Открыть оружейную можем только мы и только вдвоем.
– Есть какие-нибудь предположения о том, кто мог это сделать?
– Ледюк повсюду сеял раздор, – сказал Гамаш, подумав несколько секунд. – Кое-кто им восхищался. Большинство преподавателей, которые восхищались, больше здесь не работают. Большинство кадетов старшего курса равнялись на него, но, мне кажется, скорее из страха, чем из уважения. Посмотришь на его квартиру, так ею владел викторианский джентльмен, но на самом деле Герцог принадлежал Темным векам. Он верил в скорое и жестокое наказание, в то, что молодых людей можно воспитывать палкой.
Изабель Лакост внимательно слушала Гамаша. Человека, который был полной противоположностью тому, кого он сейчас описывал.
– Он вам не нравился?
– Не нравился. Ты ведь не думаешь… – Он махнул рукой в сторону тела.
– Я просто спрашиваю. Думание будет потом.
Он улыбнулся, услышав эти слова:
– Я не любил его и не доверял ему.
– Тогда почему…
– Почему я оставил его? Ты далеко не первая, кто спрашивает.
– И ответ?
– Чтобы он был под присмотром. До тебя, наверно, доходили слухи о взятках, договорных ценах, отмывании денег на распределении контрактов при строительстве нового здания академии?
– Да, но без подробностей.
– Потому что и подробностей-то никаких нет. Только куча подозрений. Всякие косвенные обстоятельства, но никаких прямых доказательств.
– И вы пытались раскопать это? – спросила она. – А он знал?
– Да, я дал ему понять. Когда мы встретились перед началом семестра, я ему показал, что у меня есть.
– Зачем? – выпалили одновременно изумленные Бовуар и Лакост.
– Хотел выбить его из колеи.
– Из колеи сейчас выбило меня, – сказал Бовуар, обращаясь к Лакост.
– Когда я искал следы коррупции в полиции, я часто наталкивался на упоминания странных сделок в академии. – Гамаш понизил голос, чтобы никто из посторонних его не слышал. – Однако еще более тревожным, чем предположение о коррупции в академии, было поведение недавних выпускников. Вы, вероятно, и сами обратили внимание.
Лакост и Бовуар кивнули.
– В них есть какая-то жестокость, – сказала Изабель. – К себе в отдел я никого из них брать не буду.
– Прошу тебя, Изабель, перемени свое отношение к этому, – попросил Гамаш. – Им необходим достойный пример для подражания.
– Недостойные, – подхватила она. – Вот какое слово им подходит. Но я подумаю над вашим предложением. Значит, вот почему вы здесь?
Он кивнул:
– Квебекская полиция будет такой, какой будет академия. Я хотел понять, почему из стен академии выходит столько кадетов, склонных к жестокости. И остановить это.
– И вам удалось?
Гамаш вздохнул:
– Non. Пока нет. Но я знал, что Серж Ледюк был в самом центре того, что здесь происходило.
– Вы назвали его Герцогом, – сказала Лакост. – Почему?
– Это прозвище дали ему кадеты, – пояснил Бовуар. – Явно производное от фамилии. Ему вроде бы нравилось.
– Неудивительно, – заметила Лакост. – Итак, вы показали Герцогу, что у вас есть на него?
– Да. Мне нужно было его встряхнуть. Продемонстрировать, насколько близко я подошел к истине. Чтобы он совершил какую-нибудь глупость.
– И он ее совершил?
– Думаю, да, – ответил Гамаш, посмотрев на тело. – А вместе с ним кто-то еще.
Лакост перевела взгляд на оружие:
– Странный выбор. Насколько я понимаю, он не из оружейной комнаты. У вас там, наверное, таких попросту нет?
– Даже для занятий по истории оружия, – подтвердил Гамаш. – У нас есть только то, что мы используем для обучения кадетов. То оружие, которое им выдадут на службе. Ни один из агентов Квебекской полиции уже много лет не пользовался револьверами.
Лакост наклонилась и присмотрелась внимательнее:
– Вблизи я такого никогда не видела. Револьвер. Обычно его называют шестизарядником, верно?
– Oui, – сказал Бовуар, тоже наклоняясь.
Лакост присела на корточки:
– Пять пуль остались в барабане.
Она бросила взгляд в другой конец комнаты, где ее люди по следам крови искали шестую пулю.
– По дороге сюда я все пыталась сообразить, почему никто не слышал выстрела. Теперь я знаю. – Она показала карандашом. – На нем глушитель.
