Некоторые фотографии повыцвели, мэр на них с годами становился все более и более округлым, волосы его редели. И седели.
У многих из этих мальчиков и девочек уже появились свои дети.
На столе мэра Флорана стояли в рамках фотографии размером поменьше. Дети, внуки. Они обнимали собак, кошек. И лошадь.
Мэр сел в кресло и с озабоченным видом наклонился к посетителям.
Он оказался совсем не таким, как предполагала старший инспектор Лакост. Выслушав описание месье Гамаша, она готовилась увидеть жилистого человека, изможденного заботами, разочарованиями и северным ветром.
Но, глядя в его мягкие, выжидающие глаза – глаза дедушки, она поняла, что месье Гамаш не давал ей физического описания этого человека, только сказал: мэр остро ощущает добро и зло. И не забывает обид.
Остальное она домыслила сама.
Еще Гамаш говорил, что мэр ему симпатичен. И теперь Лакост понимала почему. Ей мэр тоже был симпатичен. Офицер КККП, сидевший рядом с ней, расслабился и положил ногу на ногу.
Даже если мэр Флоран мог убить Сержа Ледюка, то ни для кого другого он не был опасен.
Изабель Лакост решила использовать прием, который применяла редко:
– Господин мэр, это вы убили Сержа Ледюка?
Редко по той причине, что этот прием редко приводил к успеху.
Его кустистые брови удивленно поднялись, а заместитель комиссара повернулся на стуле и уставился на нее.
– Ах, моя дорогая, я понимаю, почему вы спрашиваете.
Немногим сошло бы с рук обращение «моя дорогая» по отношению к старшему инспектору Лакост, но сейчас она не почувствовала никакого раздражения. Мэр произнес эти слова уж точно не для того, чтобы уколоть ее.
– Я бы тоже так подумал, – продолжил он. – На вашем месте. Извините, мне не следует смеяться. Вы же не шутили. Человека убили, и я должен печалиться. Расстраиваться. Однако я ничего такого не ощущаю.
Мэр переплел пальцы. Его веселые глаза посерьезнели.
– Я презирал Сержа Ледюка. Если бы я задумал совершить убийство, то убил бы его. Я каждое воскресенье хожу в церковь. Иногда захожу туда в будни, чтобы помолиться за детей в беде или отчаянии. И я всегда молюсь за Сержа Ледюка.
– За его душу, – кивнул Желина.
– За его смерть.
– Вы так его ненавидели? – спросила Лакост.
Мэр Флоран откинулся на спинку кресла и немного помолчал, и в этой тишине Изабель Лакост услышала далекие крики и счастливый визг играющих детей.
– Вы пришли, потому что знаете эту историю. Потому что коммандер Гамаш сказал вам, что случилось с вашей академией.
Лакост хотела сказать, что это не ее академия, но решила не обращать внимания. Она понимала, что он имеет в виду.
– Тогда я не буду пересказывать детали, но скажу вам: у нас маленький район. Почти ничего нет. Наше богатство – дети. Мы много лет зарабатывали деньги, чтобы построить для них место для игр. Где можно было бы организовать кружки и заниматься спортом круглый год. Чтобы они выросли сильными и здоровыми. Ведь потом они неминуемо уедут отсюда. У нас тут мало возможностей для молодых людей. Но мы могли дать им хорошее детство. И послать их в мир крепкими и счастливыми. Серж Ледюк украл все это. Мог ли я его убить? Да. Убил ли я его? Нет.
Но пока он говорил, его начало трясти. От сдерживаемого гнева.
Лакост знала, что это бомба. Облаченная в кровь и плоть. Человеческая бомба, конечно. Но это лишь увеличивало опасность взрыва.
– Насколько я понимаю, коммандер Гамаш и вы разработали план, по которому местные дети смогут пользоваться спортивными сооружениями академии, – сказала Лакост. – Это, безусловно, поможет детям.
– Вы думаете?
Мэр смотрел на нее пронзительным взглядом, а она не сводила с него не менее проницательных глаз.
– Где вы находились позавчера вечером, сэр?
Он придвинул к себе блокнот и перевернул страничку назад.
– Тем вечером я был на ужине в «Лайонс клаб». Он закончился около девяти. – Мэр посмотрел на них и снова улыбнулся. – Мы стареем. После девяти уже тянет домой.
Лакост улыбнулась ему, надеясь и молясь, чтобы ей не пришлось арестовывать этого человека.
Она знала, что Господь иногда откликается на молитвы. Ведь в конечном счете он откликнулся на молитвы мэра.
– После этого я отправился домой. Дома была жена со своим бридж-клубом. Закончился роббер, и они разошлись по домам, а в десять мы уже легли спать.
– Сколько лет вашей жене? – спросил Поль Желина.
Вопрос полицейского удивил, но не обескуражил мэра.
– Она на год младше меня. Ей семьдесят два.
– Она носит слуховой аппарат? – спросил Желина.
– Два. И да, по ночам она их снимает. – Он перевел глаза на Лакост. – И да, я мог незаметно выйти из дома. У меня бывает бессонница. Я спускаюсь в кухню, сажусь, работаю. Насколько мне известно, Мари не замечает, что я ухожу. Я стараюсь ее не беспокоить.
Он вел себя как человек, которому нечего скрывать. Или терять.
– Вы разрабатываете программное обеспечение, – сказала инспектор Лакост, и мэр кивнул. – Какого рода?
– В основном программы для страховых компаний. Таблицы смертности. Вы удивитесь, сколько переменных необходимо учитывать.
– А программы безопасности вы разрабатываете? – спросила Лакост.
– Нет, это особая специализация.
– Информация, с которой вы работаете для страховых компаний, конфиденциальная, – сказал Желина. – Частная.
– Чрезвычайно, – подтвердил мэр Флоран.
– Значит, вы делаете все, чтобы исключить возможность ее похищения?
– Нет, я занимаюсь программированием. О безопасности думают другие люди. А что? Постойте-ка. Дайте догадаться. – Он посерьезнел. – Вас беспокоит система безопасности в академии. И не мог ли я ее взломать. Может, и сумел бы, хотя сомневаюсь. У них наверняка очень сложная система. Вы можете проверить в моем компьютере, чем я занимался в последнее время. Если найдете порнографию, все вопросы к моей жене.
Даже заместитель комиссара Желина улыбнулся, услышав это.
– Вы, вероятно, крупный специалист в программировании, – сказала старший инспектор Лакост.
Мэр огляделся:
– Мой кабинет кажется вам кабинетом очень успешного человека? Если бы я был так хорош, то, наверное, жил бы в центре Монреаля или Торонто.
– По-моему, ваш кабинет – это кабинет очень успешного человека, – сказала Лакост.
Мэр Флоран выдержал ее взгляд:
– Merci.
Следователи встали и пожали руку мэру, который сказал, что будет рад принять их в любое время. Пока они шли по коридору к двери и яркому мартовскому утру, Лакост сказала:
