Арман улыбнулся и скорчил гримасу:
– Сочувствую.
– Амелия такая милая девочка, – сказала Клара. – Встала сегодня утром ни свет ни заря. Застелила кровать и даже в доме прибралась, пока я не встала. Когда я спустилась, кофе уже был горячий.
– Правда? – одновременно спросили Арман и Мирна.
– Да нет же, конечно, – фыркнула Клара. – Когда полчаса назад я постучала в дверь, чтобы ее разбудить, она послала меня куда подальше. Потом потребовала кофе. Это все равно что жить с росомахой. Кстати, как там Грейси?
Арман скупо улыбнулся:
– Отлично.
Он присоединился к кадетам и Шарпантье. Кадеты заканчивали завтрак, и Габри принес всем кофе с молоком.
– Будете завтракать? У меня есть блинчики с черникой, французские тосты и «яйца Габри».
– «Яйца Габри»? – переспросил Гамаш. – Что-то новенькое.
– Я добавляю немного лимона в голландский соус.
Арман задумался на секунду, потом улыбнулся:
– Чуть-чуть кисловато.
– Чуть-чуть. – Габри поклонился, полный достоинства.
– Я буду «яйца Габри», – заказал Арман.
– А вы, месье? – спросил Габри у Шарпантье, и тот заказал черничные блинчики с сосисками и сиропом.
– Мы с профессором Шарпантье возвращаемся в академию, – сказал Гамаш кадетам. Брови сидящего напротив него Шарпантье чуть приподнялись. – Но когда я вернусь сегодня вечером, мне бы хотелось услышать ваш доклад о находках, которые вы сделали по карте.
– Послушайте, – отчеканил Жак. – Это не имеет значения. Я хочу вернуться в академию. Вы не можете держать нас здесь.
Он сердито уставился на коммандера. Три других кадета повернулись и посмотрели сначала на Жака, потом на Гамаша. Жак никогда не был поклонником нового коммандера, но теперь его презрение достигло новых высот. Или глубин.
Даже Габри, который принес Мирне и Кларе маленькую сырную тарелку, остановился и посмотрел в их сторону. То же самое сделали и женщины.
Мирна слегка наклонила голову набок.
– Возможно, вы правы, – сказал Гамаш, поставив свою большую кружку. – Карта может не иметь никакого значения. Но с другой стороны, вы можете и ошибаться.
– Не верь всему, что думаешь, – пробормотала Амелия.
– Так ты теперь на его стороне? – спросил Жак.
– Стороне? – переспросила Амелия. – Нет никаких сторон.
– Ой, не обманывай себя, – усмехнулся Жак. – Стороны всегда есть.
– Хватит! – произнес Гамаш. Он в первый раз повысил на них голос, и все тут же посмотрели на него. – Я устал от вашего детского поведения. Прекратите постоянно пререкаться. Вы не на школьном дворе. Вы – кадеты Полицейской академии. Вам дано задание – помочь расследовать убийство. Знаете, сколько кадетов захотело бы оказаться на вашем месте? А вы ухмыляетесь! Хотите уйти? Забрать свои игрушки и отправиться домой? Потому что вам не дали в руки окровавленную улику? Откуда вы знаете, что важно, а что – нет? Если я не знаю, то уж вы определенно не знаете.
Он обвел их взглядом, и один за другим кадеты опустили глаза.
Даже Жак.
Мирна и Клара у камина переглянулись.
Гнев в голосе Армана звучал редко, но узнавался мгновенно. Однако за гневом было и что-то другое. Гамаш опасался, что кадеты относятся к происходящему недостаточно серьезно. А эта ошибка была чревата не только плохой отметкой, но и плохим концом. Кто-то совершил убийство и не собирался останавливаться.
– Когда начнете работать, у вас не будет роскоши выбора – где вам работать, на каких делах и с кем. Я ваш коммандер, и я дал вам задание вместе работать по этой карте. Никаких споров, никаких возражений. Убийце только и нужно, чтобы начался хаос, раскол и раздрай. Распри в команде из того же разряда вещей. Распри притупляют взгляд, поглощают энергию. Вам нужно научиться ладить. Со всеми. – Он внимательно посмотрел на всех четверых. – Со всеми. От этого будет зависеть ваша жизнь. Вы думаете, те ребята в окопах грызлись друг с другом?
– Разделенный дом не устоит, – сказал Шарпантье. – Не нужно быть блестящим тактиком, чтобы понять это.
– Да, достаточно быть мастером произносить затертые фразы, – пробормотал Жак.
– А вы удивляетесь, почему я затворник, – сказал Шарпантье Гамашу.
– Случаются дни, когда я этому ничуть не удивляюсь, – ответил тот.
– Дом ведь все равно не устоял! – не унимался Жак. – Они все умерли, солдаты. Может быть, вместе. Но они умерли. На этой чертовой карте не грязь. Это кровь.
На столе лежала копия карты, и он толкнул ее к Гамашу с такой силой, что уронил стакан. Вода потекла по столу в сторону коммандера.
Все остальные отпрянули в стороны, но Гамаш остался на месте, глядя на кадета.
Жак был так расстроен, что чуть не плакал. Он уставился на коммандера. Заметил глубокий шрам у его виска. Встретился с ним взглядом. И выдержал, не отвернулся.
– Они умерли, – прошептал он.
– Да, многие умерли, – сказал Гамаш, внимательно глядя на кадета.
А потом медленно пододвинул карту назад по столу. Подальше от воды. В безопасность, к молодому человеку напротив.
В этот момент появился Габри с завтраками, вытер воду, вопросительно посмотрел на Гамаша и ушел.
Гамаш повернулся к Шарпантье:
– Скажите им то, что говорили мне.
– Я считаю, – преподаватель показал на карту, – что это одна из первых карт для спортивного ориентирования.
– Для чего? – спросила Амелия.
– Для спортивного ориентирования, – повторил Натаниэль.
– Это такой же спорт, как керлинг? – спросила Амелия.
– Керлинг – отличный спорт, – заявила Хуэйфэнь. – Ты никогда не пробовала?
– Мне не нужно…
– Да бога ради, – прервал их Гамаш. – Послушайте, что говорит преподаватель.
– Ориентирование – тренировочный инструмент под маской спорта, – сказал Шарпантье.
– Тренировочный для чего? – спросила Хуэйфэнь.
– Для войны. Его использовали в Бурской войне, в Первой мировой – обучали офицеров ориентироваться на поле боя. Вот почему там показано то, чего не бывает на других картах. Камень, забор, дерево необычной формы, заброшенный дом. Но у нее есть такие же контуры, как у топографической карты. – Он похлопал ладонью по карте. – Тот, кто нарисовал ее, знал, как делать карты, и занимался ориентированием, когда этот спорт переживал детский период.
– И вероятно, они жили здесь, – сказал Натаниэль.
– Вы думаете, ее нарисовал тот солдат? – поинтересовалась Амелия.
– Вполне вероятно, – ответил Шарпантье.
