Первая неформальная встреча с кадетами. Кажется, с тех пор прошло сто лет, а на самом деле всего несколько месяцев.
Мишель Бребёф появился позже остальных, и Серж Ледюк тут же подошел к нему и чуть было не преклонил колена. Он, конечно, узнал этого человека и выразил свое восхищение им, несмотря на неудовольствие Бребёфа, а может быть, именно из-за его неудовольствия.
Жан Ги Бовуар тоже это заметил и высказал опасения, что это может стать началом нечестивого союза. Возможно, он был прав.
– Они были на дружеской ноге, – сказал Гамаш, – хотя очень сомневаюсь, что их можно назвать друзьями. Я поговорю с Бребёфом.
– Наверное, будет лучше, если поговорю я, – заявил Желина.
Скрытый смысл его слов не вызывал сомнений, и Гамаш поднял брови, но возражать не стал. По этой причине и пригласили стороннего наблюдателя. Чтобы обеспечить справедливое расследование. К тому же все хорошо знали, что у Гамаша и Бребёфа долгая история отношений: сначала близкие друзья и коллеги, а потом чуть ли не смертельные враги.
– С вашего разрешения, я бы хотел присутствовать, – сказал Гамаш. Заметив, что Желина колеблется, коммандер добавил: – У меня есть преимущество: я его хорошо знаю.
Желина коротко кивнул.
Бовуар и Лакост переглянулись, и Лакост спросила:
– А что насчет мэра? Его отпечатки не обнаружились?
– Ни одного.
– Тогда кому принадлежат другие отпечатки? – спросила она, показывая на немаркированные точки в ванной и спальне.
– Некоторые еще не идентифицированы, – ответил Бовуар. – Но большинство принадлежат кадетам.
– В ванной и спальне преподавателя? – удивился Желина. – Это довольно необычно, правда?
– Я рекомендовал преподавателям встречаться с кадетами в неформальной обстановке, – сказал Гамаш.
– Насколько неформальной стала эта обстановка?
– Хороший вопрос, – заметил Гамаш. – Я советовал, чтобы они встречались группами.
– Вы боялись, как бы чего не случилось?
– Мне это казалось разумным, – сказал коммандер. – Для всех.
– И такие встречи происходили?
– Oui, – сказал Бовуар. – Большинство раз в неделю встречались с кадетами. Моя группа собиралась по средам. Мы ели сэндвичи, пили пиво, разговаривали.
– Разновидность наставничества? – спросил Желина.
– В этом и состояла идея, – ответил Гамаш.
– Кадетов приписывали к преподавателям или они сами выбирали?
– Сами.
– И некоторые выбрали Сержа Ледюка? – недоверчиво спросил Желина, бросив взгляд на черные точки на экране Лакост.
– Я ожидал чего-то подобного, – признался коммандер Гамаш. – Особенно в отношении старшекурсников – он был у них вождем.
– Не вождем, а главарем, – возразил Желина. – Они, конечно, радовались возможности выскользнуть из-под его пяты.
– Когда полиция впервые начала расследовать случаи жестокого обращения с детьми, – заговорила Лакост, – был разработан простой тест. Зачастую случаи жестокости не вызывали сомнений, но оставалось неясным, кто из родителей виноват. И тогда придумали следующее: ребенка ставили в одном углу комнаты, а родителей – в двух других и смотрели, к кому побежит ребенок. Второй родитель, видимо, и был виноватым.
– Мы можем вернуться к нашей теме? – недовольно произнес Желина.
– Они не сразу поняли, что ошибались, – тихо продолжила Лакост. – Дети бежали к тому, кто был жесток с ними.
Это откровение походило на призрак, который вошел в комнату и удобно устроился среди фотографий убитого.
– Как это возможно? – поразился Желина. – Разве не логично предположить, что ребенок постарается убежать подальше от того родителя, который жесток с ним?
– Вы так считаете. А ребенок хочет только одного – умаслить жестокого родителя. Они рано и быстро обучаются, а если нет, то им приходится платить за это. Ни один ребенок не станет рисковать и не посмеет обидеть родителя, который его бьет.
Желина посмотрел на Гамаша:
– И это случилось с Ледюком?
– Думаю, да. Некоторых кадетов, без сомнения, тянуло к нему, потому что они были сделаны из одного теста с ним. Он легализировал жестокость. А кое-кто шел к нему из страха.
– Но ведь они взрослые, а не дети, – сказал Желина.
– Взрослые, да не очень, – заметил Гамаш. – К тому же возраст не важен. Мы постоянно видим такое же поведение у взрослых. Некоторые так и рвутся угодить лицу властному, даже жестокому. Дома. На работе. В спортивной команде. В вооруженных силах. И безусловно, в полиции. Верх берет сильная, а нередко и жестокая личность. За ней идут из страха, а не из уважения или преданности.
– А в закрытой школьной среде он становится образцом для подражания, – добавила Лакост.
– Но с вашим появлением это прекратилось, – сказал Желина Гамашу. – Вы низложили Герцога. И попытались научить их службе, честности, справедливости.
Он постарался произнести это так, чтобы цитирование девиза Квебекской полиции не прозвучало насмешкой ни над девизом, ни над коммандером.
– Oui. Exactement
[50], – сказал Гамаш.
Офицер КККП редко встречал людей, которые знали этот девиз, уже не говоря о том, чтобы верить в него. Впрочем, он был знаком с историей Гамаша и знал, что у того есть собственное определение этих трех понятий.
Девиз Королевской канадской конной полиции звучал прозаичнее.
«Maintiens le droit» – «Защищай закон».
Поля Желина это вполне устраивало. Он знал, что закон и справедливость не всегда совпадают. Но этот девиз имел преимущество благодаря своей абсолютной ясности. В то время как справедливость отличалась изменчивостью, ситуативностью. Ее можно было интерпретировать и понимать по-разному.
Он взглянул на фотографии Сержа Ледюка.
Его убийство нарушало закон, но служило торжеству справедливости? Возможно.
– Когда вы взяли власть, коммандер, Ледюк из учителя превратился в предмет изучения, – сказал Шарпантье. – Кадеты усвоили, что падение тирана неизбежно.
– Однако кое-кто все равно выбирал Ледюка в наставники, – указал Желина. – Тут урок явно пошел не в прок.
– Для подобных вещей требуется время, – возразил Гамаш. – Их мир перевернулся с ног на голову. Некоторые, возможно, думали, что это временно. Они предполагали, что я продержусь семестр, а потом Ледюк восстанет из праха. Я искренне удивился, что за ним пошло не так уж много кадетов.
– Большинство пошли за вами?
Гамаш улыбнулся:
– Новый шериф в городе? Non. Ничего подобного. Полагаю, сделать такой шаг было для многих сродни предательству. Но постепенно в мою квартиру стало приходить все больше кадетов. Главным образом первокурсники. А некоторых я приглашал сам.
