Молодая Индия ответила новому Раджу с его более строгим, жестоким и подозрительным характером, вначале осторожно отступив, чтобы залечить самые тяжелые из своих ран. Путь вооруженной революции оказался безнадежным. Никогда вновь революция такого масштаба, как Индийская война 1857 года, не произойдет в стране. Некоторые несгибаемые боролись до последнего, включая пешву
[15] Нану Сахиба, который, очевидно, сумел бежать в джунгли Непала, и индийскую Жанну д'Арк, рани
[16] княжества Джханси, Лакшми-Баи, которая погибла в бою с британцами. Были и другие: один из них объявил себя министром Шиваджи II и возглавил отряд всадников-маратхов, который преследовали британские войска, в конце концов их настигли и всех убили. Однако большинство индийцев, столкнувшись лицом к лицу с реальностью подавляющей огневой мощи британцев и собственного бессилия перед ними, осознали необходимость поиска других путей в будущее, если их родина вообще имела какое-либо будущее. В полном боли мраке, наступившем после этого ужасного поражения, ко многим молодым индийцам начало приходить понимание того, что прежде, чем скинуть оковы британского правления, самим индийцам нужно будет объединиться. А чтобы достичь такого объединения, им нужно будет изменить свое сознание.
По крайней мере так это выглядело для самых талантливых молодых индийских интеллектуалов, получивших английское образование, сторонников прогресса из Калькутты, Бомбея и Мадраса, большинство из которых принадлежало к новоиспеченному среднему классу, в основном индуистских заминдаров и ростовщиков, мечтавших стать учителями, адвокатами, редакторами газет или антрепренерами. Все они стали наследниками политики лорда Маколея, в результате которой возникло новое поколение людей, которых можно было назвать англо-индийцами, «индийцы по крови и цвету кожи», но «англичане по предпочтениям, воззрениям, морали и интеллекту». Многие действительно стали примерными «англичанами», превратившись в британских коллаборационистов, довольствовавшихся малым, оставаясь в самом низу британской иерархической лестницы или в служебных помещениях частных особняков и клубов, проживая тихую, спокойную жизнь в относительном комфорте. Клерки и носильщики, станционные смотрители и заварщики чая нового британского Раджа, некоторые из них даже помогали управлять самыми главными учреждениями страны, банками, бухгалтерскими фирмами, монетными дворами и моргами. Однако некоторых такая, похожая на слегка теплую овсяную размазню, жизнь не устраивала. Им требовалось от жизни намного больше, и они были готовы испытать свой характер.
Лучшим из них стал Махадев Говинд Ранаде (1842–1901). Будучи лучшим студентом выпуска, он закончил один из трех недавно созданных британских университетов и, успешно продвигаясь по карьерной лестнице, стал судьей Верховного суда в Бомбее, а также одним из основателей Индийского национального конгресса. Брахман из Пуны, Ранаде, несмотря на все свое английское образование и карьеру, никогда не забывал, что его земля была землей Шиваджи еще задолго до того, как Маколей прибыл в Индию. Он посвятил все свободное время помощи в модернизации и реформе индуистской веры, он улучшил положение женщин в индуистском обществе, он учил целые поколения учеников желанию посвятить свою жизнь и труд обновлению и реформированию своей страны, для того чтобы Индия могла крепко стоять на двух ногах своей собственной культуры, свободной от иноземного правления, где современные индийские лидеры были бы не менее профессиональны и справедливы, чем британские чиновники, которые относились к своим индийским коллегам с таким презрением. Самым выдающимся учеником Ранаде был Гопал Кришна Гокхале (1866–1915), который тоже был брахманом, рожденным в Пуне. Он был настолько эрудирован и сдержан в своих суждениях, что смог пробыть на посту президента Индийского национального конгресса целое десятилетие, до самой смерти, и стал ведущим неофициальным индийским советником британского госсекретаря по делам Индии, члена либеральной партии Джона Морли (1906–1910). Он также был одним из самых смелых критиков индийского правительства в Калькутте, являясь членом законодательного совета правительства. Он был «политическим гуру» Махатмы Ганди.
Умеренные англофильские воззрения Ранаде и Гокхале должны были напомнить всем британским сборщикам налогов, судьям, губернаторам и вице-королям об обещаниях, данных их королевой в своей королевской декларации 1858 года, когда Великобритания взяла на себя ответственность за управление Индией.
Мы объявляем следующее нашей королевской волей и пожеланием, чтобы никому не были отданы предпочтения и никого не притесняли по причине их религиозных убеждений и веры, но всем должна быть предоставлена одинаковая и беспристрастная защита закона; и мы строго поручаем и предписываем всем, кто занимает должность под нашей властью, удерживаться от каких-либо вмешательств в религиозные дела любого из наших подданных… И также нашей волей является то, что повсюду, где возможно, наши подданные любой расы и веры должны иметь право на работу в учреждениях, находящихся у нас на службе, если они имеют достаточную квалификацию для выполнения своих обязанностей, основанную на образовании, способностях и честности.
Другие молодые индийские лидеры, такие как брахман из Пуны Бал Гангадхар Тилак (1856–1920), заняли гораздо более воинственную антибританскую, по существу своему ортодоксальную индуистскую, но одновременно с этим революционную позицию, настаивая на том, что «Шва-радж (самоуправление или свобода) есть моим правом с рождения и я должен иметь ето». Локаманья (почитаемый людьми) Тилак и многие из его учеников выучили английский достаточно для того, чтобы использовать его против британской бюрократии каждый раз, когда они попадали в суд или полицейский участок, однако, лейтмотивом их послания британцам была простая, но жесткая мысль «Проваливайте из моего дома и отдайте мне ключ, перед тем как уйти». Они решили, что свобода важней реформ, в то время как Ранаде и Гокхале заявляли о том, что до того как Индия будет поистине готова к обязанностям, связанным с самоуправлением, крайне важно, чтобы все индийцы научились относиться друг к другу более гуманно, соблюдая равенство религий, полов, каст и неприкасаемых. Индийский плюрализм и историческое наследие, состоящее из множества конфликтов, был использован британской бюрократией, хотя и не слишком искусно, каждый раз, когда вставал вопрос о большей свободе для индийцев.
Не то чтобы все англичане, даже те, которые состояли на государственной службе, были враждебны по отношению к растущим устремлениям индийцев к свободе. Подлинным «отцом» Индийского национального конгресса был в действительности британец, Алан Октавиан Хьюм, который посвятил большую часть своей жизни созданию и работе Индийской гражданской службы. В 1883 году в своем обращении, адресованном выпускному классу университета Калькутты, он призвал студентов думать «с точки зрения всей нации». Он писал следующее: «Вы соль земли… И если даже среди вас, элиты, нельзя найти пятьдесят человек, имеющих достаточную силу самопожертвования, достаточной любви и гордости за свою страну, достаточного подлинного, бескорыстного, идущего от сердца патриотизма, чтобы взять в свои руки инициативу… тогда нет для Индии надежды… так как для того, чтобы обрести свободу, вы сами должны научиться наносить удар». Лорд Рипон, член либеральной партии, занимавший тогда должность вице-короля Индии, а также его мужественный помощник, сэр Кортни Ильберт, едва избежали линчевания толпой разъяренных англичан Калькутты, которые считали их «изменниками рода своего» за то, что те пытались ввести равенство перед законом для индийцев и англичан во всей Бенгалии. Не менее прямолинейные британские либералы, такие как сэр Генри Коттон и сэр Уильям Уэддерберн, оба занимавшие должность президента Индийского национального конгресса на ранних этапах его существования, посвятили все свои силы и состояния делу помощи в вопросе утверждения Индией в ее требованиях того, чтобы ее граждане имели такие же права, привилегии и свободы, как и все другие британские подданные. Однако они были скорей исключением из правила общего безразличия или злобного презрения, которое многие англичане, служащие в Индии, испытывали по отношению к большинству образованных индийцев, с которыми они сталкивались в последние десятилетия XIX века. Британские правители, в общем, были намного более предрасположены к мусульманам, как к аристократии, так и к крестьянам. Возможно, это произошло потому, что они были менее «испорчены» английским образованием и великими ожиданиями, которое это образование вселило в молодых индуистских бенгальцев. Возможно, они сознательно намеревались найти союзников в лице индийских мусульман, которые составляли четверть населения страны. Британские бюрократы всегда настаивали на том, что они защищали интересы могущественных мусульманских князей и безмолвной крестьянской массы мусульман, в то время как назойливые валлахи Индийского национального конгресса (конгрессмены) обвиняли британцев в безразличии к требованиям, нуждам и политическим устремлениям индуистской части населения. Выучили ли они древнюю игру divide et impera (разделяй и властвуй), изучая историю древнего Рима, или это просто было продолжение старой игры в набобов, которой они так хорошо овладели? Может, они действительно были альтруистами, которые хотели остаться в Индии только для того, чтобы предотвратить резню между индусами и мусульманами? Скорей всего, их мотивы были сложной смесью всех этих элементов.
