Предварительное тестирование обезьян и мышей показало, что в активности обезьяньего и мышиного мозгов действительно обнаруживаются признаки сознания
[108]. Но разница между мозгом животного и человеческим мозгом настолько существенна и мы еще так далеки от разгадки всех тайн сознания, что разработка окончательных, способных угодить скептикам тестов может занять десятилетия. На ком же в это время будет лежать обязанность добывать доказательства? Считать ли нам собак бесчувственными машинами, пока не будет доказано обратное, или обходиться с ними как с сознательными существами, потому как убедительных контрдоказательств также никто по сей день не представил?
7 июля 2012 года ведущие эксперты в сфере нейробио-логии и когнитивных наук собрались в Кембриджском университете и подписали «Кембриджскую декларацию о сознании», в которой говорится следующее: «Множественные свидетельства указывают на то, что у животных, не принадлежащих к человеческому роду, имеются нейроанатомиче-ские, нейрохимические и нейрофизиологические субстраты сознательного состояния наряду с наклонностью к рациональному поведению. Совокупность данных свидетельствует, что люди – не уникальные обладатели неврологических субстратов, порождающих сознание. Животные, не принадлежащие к роду людей, включая всех млекопитающих и птиц, и многие другие существа, включая осьминогов, тоже имеют похожие неврологические субстраты»
[109].
Эта декларация воздерживается от решающего заявления, что у животных есть разум, поскольку до сих пор не обнаружен «дымящийся пистолет». Но она перекладывает обязанность добывать доказательства на тех, кто считает иначе.
Откликаясь на перемену ветра в научном сообществе, в мае 2015 года Новая Зеландия стала первой в мире страной, которая на законодательном уровне признала животных мыслящими существами – новозеландский парламент принял поправку к биллю о Защите животных. Билль обязывает исходить из того, что звери разумны и, соответственно, необходимо создавать им хорошие условия жизни в таких сферах, как животноводство. В стране, где овец больше, чем людей (30 миллионов против 4,5 миллиона), это очень серьезный шаг. Позже аналогичный закон был принят в канадской провинции Квебек, и цепная реакция, по-видимому, неизбежна.
Многие бизнес-корпорации тоже признают животных сознательными существами и, как ни парадоксально, именно поэтому часто превращают их в объекты весьма неприятных лабораторных экспериментов. Например, фармацевтические компании рутинно используют крыс в качестве подопытного материала в поиске новых антидепрессантов. По одной широко применяемой инструкции, вы берете сотню крыс (для статистической надежности) и помещаете в стеклянные банки, наполненные водой. Крысы раз за разом пробуют выпрыгнуть, но безуспешно. Через пятнадцать минут почти все они оставляют попытки выбраться и цепенеют. Они просто держатся на поверхности, безразличные к окружающему.
Слева крыса, которая бьется, надеясь выбраться из стеклянной банки; справа – потерявшая надежду оцепеневшая крыса
Тут вы берете вторую сотню крыс, бросаете их в банки, но выуживаете через четырнадцать минут, за минуту до того, как они впали бы в отчаяние. Вы их высушиваете, кормите, даете им малость передохнуть – и опять кидаете в банки. Во второй раз почти все крысы бьются двадцать минут, прежде чем сдаться. Почему на шесть минут больше? Потому что память о прошлом успехе высвобождает в мозге какое-то биохимическое вещество, которое поддерживает в крысах надежду и отсрочивает отчаяние. Если бы только нам удалось выделить это биохимическое вещество, мы могли бы получить антидепрессант для людей. Но в крысином мозге всегда масса веществ. Как вычленить именно то, которое нужно?
Для этого вы берете новые группы крыс, еще не участвовавших в опыте. Вы вводите каждой группе определенное вещество, которое кажется вам искомым антидепрессантом. Затем бросаете крыс в воду. Если крысы, которым введено вещество А, трепыхаются всего пятнадцать минут, прежде чем сникнуть, вы можете спокойно вычеркнуть А из списка. Если крысы, которым введено вещество Б, продолжают барахтаться двадцать минут, вы можете отрапортовать начальству и акционерам, что сорвали джекпот.
Скептики скажут, что это описание неоправданно очеловечивает крыс. Мол, крысы не испытывают ни надежды, ни отчаяния. Крысы то суетятся, то замирают, но они никогда ничего не чувствуют. Ими движут лишь бессознательные алгоритмы. Но если это так, то в чем же тогда смысл всех вышеописанных экспериментов? Психотропные лекарства призваны влиять не столько на поведение человека, сколько на его чувства. Когда пациент приходит к психиатру и говорит: «Доктор, пропишите мне что-нибудь от депрессии», он не хочет получить простой стимулятор, который заставит его прыгать, не прогоняя тоску. Он хочет почувствовать радость. Открыть такое волшебное лекарство в процессе опытов над крысами реально лишь в том случае, если исходить из предположения, что действия крыс сопровождаются эмоциями, подобными человеческим. В лабораториях, разумеется, из него и исходят
[110].
Шимпанзе, обладающий самосознанием
Некоторые из тех, кто отстаивает превосходство человека, готовы признать, что крысы, собаки и другие животные обладают сознанием. Но, утверждают они, в отличие от людей, животные не обладают самосознанием. Они могут чувствовать грусть, радость, голод или сытость, но у них нет понятия о своей особости, и они не осознают, что их печаль или голод принадлежат уникальной сущности, называемой «я».
