То есть экономический прогресс стал точкой пересечения, местом встречи почти всех современных религий, идеологий и движений. Советский Союз с его сверхамбициозными пятилетними планами был не меньше одержим экономическим ростом, чем американские бароны-разбойники. Подобно христианам и мусульманам, которые верят в рай и не сходятся лишь в том, как туда попасть, капиталисты и коммунисты времен холодной войны одинаково верили в возможность построения рая на земле путем экономического прогресса и ожесточенно спорили только из-за способа.
Хотя сторонники реформации индуизма, правоверные мусульмане, японские националисты и китайские коммунисты заявляют сегодня о своей приверженности абсолютно разным ценностям и целям – все они убеждены, что ключом к реализации их столь разных устремлений является экономический рост. Так, в 2014 году истовый индуист Нарендра Моди был избран премьер-министром Индии в основном благодаря его успешным экономическим реформам в родном штате Гуджарат и широко распространившемуся мнению, что он один способен оживить застойную национальную экономику. Весьма похожая ситуация в Турции, где исламист Реджеп Тайип Эрдоган удерживается у власти с 2003 года. В названии его партии – Партия справедливости и развития – заявлена приверженность экономическому прогрессу, и правительству Эрдогана действительно удавалось в течение больше десятка лет сохранять впечатляющие темпы роста.
В Японии Синдзо Абэ стал премьер-министром в 2012 году с обещанием вытащить японскую экономику из двадцатилетней стагнации. Его агрессивные и весьма необычные методы получили название «абэномика». В соседнем Китае коммунистическая партия, все еще превозносящая марксистско-ленинские идеалы, на самом деле руководствуется знаменитыми максимами Дэн Сяопина: «развитие – единственная правда» и «не важно, какого цвета кошка – черная или белая, лишь бы она ловила мышей». Что означает: добивайтесь экономического роста любыми методами, не боясь огорчить Маркса и Ленина.
Сингапур, как и подобает такому серьезному, деловому городу-государству, идет в этом направлении еще дальше и привязывает министерские зарплаты к национальному ВВП. Когда сингапурская экономика растет, члены правительства получают прибавку, как будто их обязанности ограничиваются только этим
[145].
Одержимость экономикой может казаться само собой разумеющейся, но это только потому, что мы живем в современном мире. В прошлом было не так. Индийские махараджи, османские султаны, сегуны периода Камакура и правители империи Хань в своих властных амбициях редко делали ставку на экономическое развитие. То, что Моди, Эрдоган, Абэ и председатель КНР Си Цзиньпин строят свои карьеры на экономическом росте, свидетельствует о его почти религиозном почитании во всех концах света. Мы вряд ли ошибемся, назвав веру в экономический рост религией, так как теперь она берется решать и многие (если не все) наши этические дилеммы. Поскольку экономический рост – это якобы источник всех благ, он побуждает людей забывать об этических разногласиях и выбирать ту линию поведения, которая максимально ему способствует. В Индии Моди существуют тысячи сект, партий, движений и гуру. Хотя их конечные цели различны, они вместе должны пройти сквозь бутылочное горлышко экономического подъема. Так почему бы не сплотиться на это время?
Кредо «больше чего-то» повелевает индивидам, фирмам и правительствам пренебрегать всем, что может мешать экономическому росту: социальной справедливостью, экологическим равновесием, почитанием собственных родителей. Вожди Советского Союза видели кратчайший путь к росту в государственном коммунизме, поэтому устранению подлежало любое препятствие на пути коллективизации, включая миллионы крестьян, свободу слова и Аральское море. В наши дни принято считать, что расплодившиеся разновидности рыночного капитализма являются гораздо более эффективным способом достижения долговременного роста. Поэтому алчные магнаты, крупные фермеры и свобода слова находятся под защитой, а окружающая среда, социальные структуры и традиционные ценности, мешающие рыночному капитализму, демонтируются, ликвидируются и разрушаются.
Возьмем программистку, работающую на высокотехнологичный стартап и получающую 100 долларов в час. В один прекрасный день ее пожилого отца разбивает инсульт. Нужно помогать ему покупать продукты, готовить и даже мыться. Программистка может перевезти отца к себе и сама ухаживать за больным: уходить утром из дома позже, приходить вечером раньше. Ее зарплата и продуктивность уменьшатся, но отец будет окружен заботой любящей дочери. Или можно нанять мексиканскую няньку, которая за двенадцать долларов в час будет жить у отца и обслуживать его. Программистка останется верна делу и стартапу, ее зарплата не пострадает, и даже нянька с мексиканской экономикой окажутся в выигрыше. Как следует поступить программистке?
У рыночного капитализма ответ очень четкий: если экономический рост требует ослабления семейных уз, отдельного проживания детей от родителей и импорта нянек из далеких стран – пусть так и будет. Однако этот ответ представляет собой скорее этическое суждение, чем фактологическое утверждение. Когда одни люди специализируются на программировании, в то время как другие занимаются стариками, у нас, безусловно, появляется больше компьютерных программ и старики получают более профессиональный уход. Но важнее ли экономический прогресс, чем семейные узы? Позволяя себе подобные этические суждения, рыночный капитализм вступает на территорию религии.
Большинству капиталистов, наверное, не понравится ярлык религии на капитализме. Однако как раз в качестве религии капитализму есть чем гордиться. В отличие от других религий, предлагающих нам пирог на небесах, капитализм обещает чудеса здесь, на земле – и даже выполняет часть своих обещаний. Немалая роль в победе над голодом и эпидемиями принадлежит пламенной капиталистической вере в экономический рост. Капитализм также заслуживает похвалы за вклад в уменьшение насилия и увеличение терпимости и сотрудничества. Тут действуют и дополнительные факторы, но надо сказать, что капитализм внес реально весомый вклад в мировую стабильность, приучив людей видеть в экономике не антагонистическую игру, в которой моя прибыль означает твою потерю, а выигрышную для обеих сторон ситуацию, в которой моя прибыль – это и твоя прибыль. Такой взаимовыгодный подход, может быть, гораздо больше способствовал успокоению народонаселения Земли, чем века христианских проповедей о необходимости возлюбить ближнего и подставлять другую щеку.
Из веры в наивысшую ценность экономического роста капитализм выводит свою первую заповедь: ты обязан вкладывать свою прибыль в увеличение роста. На протяжении истории почти все монархи и церковные бонзы растрачивали свои доходы на великолепные дворцы, пышные карнавалы и ненужные войны. Или же наполняли золотыми монетами железные сундуки, которые запечатывали и хранили в подземельях. Сегодня истинные капиталисты тратят свою прибыль на расширение производства, увеличение штата или разработку новых видов продукции.
