Если либералы ходят на цыпочках вокруг минного поля культурных сравнений, боясь сделать хоть один политнекор-ректный шаг, а социалисты доверяют поиск пути через это поле своей партии, то эволюционные гуманисты радостно бросаются на него, взрывая все мины и наслаждаясь свалкой. Они могут сразу же заявить: раз и либералы, и социалисты выводят зверей за черту и признают, что люди выше волков, – следовательно, человеческая музыка намного ценнее волчьего воя. Но человечество тоже подвластно законам эволюции. Как люди выше волков, так и некоторые из человеческих культур более развиты, чем другие. Существует безусловная иерархия человеческих переживаний, и извиняться тут не за что. Тадж-Махал прекраснее тростниковой хижины, «Давид» Микеланджело совершеннее пластилиновой фигурки, вылепленной моей пятилетней племянницей, а Бетховен талантливее Чака Берри и пигмеев Конго. (Неужели я наконец сказал это?!)
По мнению эволюционных гуманистов, всякий, кто утверждает, что все человеческие переживания равноценны, – либо ненормальный, либо трус. Эти глупость и малодушие приведут к вырождению и гибели человечества, так как во имя культурного релятивизма и социального равенства остановят прогресс. Живи либералы и социалисты в каменном веке, они, вероятно, не видели бы ничего особенного в наскальных рисунках Ласко и Альтамиры и доказывали бы, что не несущие смысла рисунки неандертальцев ничуть не хуже.
Религиозные войны гуманизма
Поначалу различия между либеральным гуманизмом, социалистическим гуманизмом и эволюционным гуманизмом казались довольно незначительными. Рядом с громадной пропастью, отделявшей все гуманистические течения от христианства, ислама или индуизма, противоречия между разновидностями гуманизма были пустяком. Раз все мы согласны, что Бог умер и только человеческое переживание наделяет Вселенную смыслом, так ли уж существенно, считаем мы человеческие переживания равными или ставим одни над другими? Когда гуманизм завладел миром, этот внутренний разлад обострился и в конце концов перерос в самую страшную из религиозных войн в истории.
В первое десятилетие XX века либеральные ортодоксы были еще уверены в своей силе. Либералы не сомневались, что, если индивиды смогут максимально свободно выражать себя и слушаться своих сердец, в мире воцарятся беспрецедентные согласие и благоденствие. Возможно, потребуется время, чтобы окончательно сбросить оковы традиционных иерархий, мракобесных религий и изуверских империй, но каждое десятилетие будет приносить новые свободы и достижения, и мы наконец создадим на земле рай. В безмятежные июньские дни 1914 года либералы думали, что история на их стороне.
А к Рождеству 1914-го либералы были уже контужены, и в следующие десятилетия их идеи подверглись атаке и слева, и справа. Социалисты заявляли, что либерализм – это фиговый листок для маскировки жестокой, эксплуататорской, расистской системы. Вместо его хваленой «свободы» надо читать: «собственность». Защита права индивидуума делать то, что подсказывает сердце, в большинстве случаев сводится к обеспечению сохранности имущества и привилегий высшего и среднего классов. Что хорошего в праве жить, где хочется, если ты не в состоянии платить за жилье; учиться тому, что тебя интересует, если ты не в состоянии платить за обучение; путешествовать там, куда тебя тянет, если ты не в состоянии купить машину? При либерализме – ходила острота – каждому предоставляется свобода голодать. Даже хуже: приучая людей видеть в себе обособленных индивидов, либерализм отсекает их от товарищей по классу и мешает им объединиться против угнетающей системы. Таким образом либерализм воспроизводит неравенство, обрекая массы на нищету, а элиту на отрыв от общества.
В то время как либерализм шатался под ударами слева, эволюционный гуманизм атаковал справа. Расисты и фашисты обвиняли либерализм вместе с социализмом в подрыве естественного отбора и направлении человечества к деградации. Они предупреждали: если все будут уравнены в достоинстве и в возможности размножаться, естественный отбор перестанет действовать. Самые выдающиеся потонут в океане посредственностей, и люди, вместо того чтобы эволюционировать в сверхлюдей, напротив – вымрут.
С 1914 по 1989 год между тремя гуманистическими течениями шла убийственная религиозная война, и поначалу либерализм терпел поражение за поражением. Во многих странах одержали верх коммунистические и фашистские режимы. Стержневые либеральные идеи объявлялись в лучшем случае наивными, если не откровенно опасными. Просто дайте свободу личности, и в мире воцарятся согласие и благоденствие? Ну да, конечно.
Вторая мировая война, которую мы сейчас вспоминаем как великую либеральную победу, едва ли воспринималась так современниками. Война началась в сентябре 1939-го со столкновения могущественного либерального альянса с изолированной нацистской Германией. (Даже фашистская Италия предпочитала занимать выжидательную позицию до июня следующего года.) Либеральный альянс имел подавляющее численное и экономическое преимущество. В то время как ВВП Германии составлял в 1940 году 387 млн долларов, ВВП ее европейских оппонентов доходил до 631 млн долларов (без учета ВВП заморских владений Британии, Франции, Голландии и Бельгии). Однако весной 1940-го Германии понадобилось всего три месяца, чтобы нанести либеральному альянсу решающий удар, оккупировав Францию, Бельгию, Голландию, Люксембург, Норвегию и Данию. Соединенное Королевство избежало подобной участи лишь благодаря Ла-Маншу
[181].
Германия была разбита только после того, как либеральные страны объединили усилия с Советским Союзом, вынесшим на себе основную тяжесть конфликта и заплатившим значительно более высокую цену: в войне погибли 25 миллионов советских граждан, что несравнимо с полумиллионом британцев и полумиллионом американцев. Огромная заслуга в победе над нацизмом принадлежит коммунизму. И по крайней мере на какое-то время коммунизм стал большим бенефициаром войны.
Советский Союз вступил в войну коммунистическим изгоем, а вышел из нее одной из двух мировых сверхдержав и лидером растущего интернационального блока. К 1949 году Восточная Европа стала советским сателлитом, Коммунистическая партия Китая выиграла гражданскую войну, и Соединенные Штаты охватила антикоммунистическая истерия. Революционные и освободительные движения всей планеты с надеждой смотрели на Москву и Пекин, тогда как либерализм начал отождествляться с расистскими европейскими империями. Когда колонии отпадали, там обычно устанавливались либо военные диктатуры, либо социалистические режимы, не либеральные демократии. В 1956 году первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев уверенно пообещал либеральному Западу: «Нравится вам или нет, но история на нашей стороне. Мы вас похороним!»
Хрущев искренне в это верил, а вместе с ним и возрастающее число лидеров третьего мира и интеллектуалов мира первого. В 1960-х и 1970-х годах во многих западных университетах слово «либерал» было ругательным. В Северной Америке и Западной Европе росли социальные волнения, поддерживаемые левыми радикалами, старавшимися расшатать либеральный миропорядок. Студенты Кембриджа, Сорбонны и Народной Республики Беркли
[182] листали Маленькую красную книжицу председателя Мао и вешали над кроватями портреты Че Гевары. В 1968 году эта волна протестов и бунтов прокатилась по всему западному миру. Мексиканские силы безопасности расстреляли несколько десятков студентов в печально известной Резне Тлателолько, римские студенты сражались с полицией в Битве Валле Джулия, убийство Мартина Лютера Кинга привело к многодневным волнениям в сотне американских городов. В мае студенты завладели улицами Парижа, президент де Голль бежал на французскую военную базу в Германии, а состоятельные французские граждане тряслись в постелях от ночных кошмаров с гильотиной.
