Утром 1 февраля врачи принялись упрашивать пациентку поберечь свои силы. Она возразила: «Я умру счастливой и легкой смертью». Придворные дамы, слуги, мать, братья и сестры больной собрались у ее постели. Софья Шарлотта попрощалась с ними и попросила передать ее благословение сыну. Услышав тихий плач, она улыбнулась: «Не надо плакать. Сейчас я смогу утолить свое любопытство. Я узнаю первопричину вещей, которую мне не смог объяснить Лейбниц: пространство, бесконечность, бытие и небытие…» Силы покинули Софью Шарлотту. Прозвучали ее последние слова: «Прощайте… Я задыхаюсь…»
1 февраля 1705 г. Софья Шарлотта, мать Фридриха Вильгельма и первая королева Пруссии, умерла в возрасте тридцати шести лет, на двадцатом году замужества.
Сын, уже ступивший на корабль, зафрахтованный герцогом Мальборо для его доставки в Англию, помчался домой, как только получил известие о смерти. В шестнадцать лет он потерял мать, все ему прощавшую и любившую его бесконечно. Слава Богу, тогда он даже не заподозрил, что в течение всей жизни больше никогда не встретит любовь. До самой смерти он говорил о матери с величайшим уважением, добавляя, правда: «Она была умной женщиной, но плохой христианкой». Он сознавал: мать была слишком добра и снисходительна к нему. И когда у него самого появятся дети, он не станет следовать этому примеру.
Через три месяца после смерти Софьи Шарлотты в берлинском дворце произошло знаменательное событие. Когда Фридрих Вильгельм явился туда для разговора с отцом, он увидел при входе группу тайных советников и камергеров. Сиятельные особы собрались у камина. Они протягивали озябшие руки к огню и делились придворными сплетнями. При виде кронпринца они подобострастно расступились и совершенно «случайно» завели разговор о том, что государство нуждается в строжайшей экономии, что в Берлине роскоши становится все больше: каждый месяц в Париж из-за бесполезных модных причуд уплывают несметные суммы добрых прусских денег. (Разумеется, эти господа знали о причудах бережливого наследника и о его презрении ко всему французскому.) Некоторое время Фридрих Вильгельм слушал, с интересом разглядывая роскошные французские парики высоких особ. Кронпринц встал и сказал: «Очень рад, что господа согласны со мной. И конечно, вы охотно докажете мне это на деле». Затем он сорвал со своей головы скромный куцый парик, бросил его в огонь и крикнул: «Ловлю господ на слове! Буду считать подлецом всякого, кто не последует моему примеру!» Тайные советники озадаченно переглянулись. Наконец, преодолевая невыносимые мучения, один за другим они начали стягивать с голов умопомрачительно дорогие парики и бросать их в огонь.
Курьезная, казалось бы, история. Но за ней скрывались очень серьезные вещи. За последние пять лет уровень расточительности и коррупции в Пруссии достиг баснословных высот — синонимом этого бедствия стало имя Вартенберг.
Вспомним историю падения высокомерного, но всеми уважаемого и весьма способного премьер-министра Данкельмана в 1697 г. Некоторое время после его смещения обер-президентом, то есть премьер-министром, был генерал фон Барфус. Но вскоре фон Барфуса оттеснил некий господин фон Кольбе — один из главных зачинщиков дела Данкельмана. Этот Кольбе был обедневшим пфальцским дворянином. Приятной наружности мужчина, с элегантными манерами, он в течение многих лет был любовником престарелой пфальцской графини фон Зиммерн и состоял на ее содержании. Благодаря исключительным способностям карьериста и угодника он сумел завоевать доверие Фридриха, а временами даже Софьи Шарлотты. Вскоре фон Кольбе стал получать новые должности одну за другой: обер-камергер, обер-шталмейстер, генерал-почтмейстер, обер-директор родовых поместий, главный смотритель университетов и академий, маршал Пруссии. Наконец, в 1699 г. он стал всесильным премьер-министром. Не довольствуясь всем этим, присвоил себе титул имперского графа и имя Вартенберг, одолженное у фамильного поместья. За обладание своими должностями он получал 120 тысяч талеров ежегодно.
Страна безропотно подчинилась выскочке-фавориту Вартенбергу. А чтобы никто не мог поднять голос против его господства и привлечь к ответственности, Вартенберг выпросил у своего покровителя привилегию, аналог которой найти в истории довольно трудно. Примерно за год до коронации, в октябре 1699 г., Фридрих подписал документ, созданный под диктовку Вартенберга:
«Поскольку курфюрст уверен, что Вартенберг заботится о Его выгодах со всяческой верностью и усердием, но не может, неотлучно при Нашей высочайшей персоне находясь и Ее в непрерывных поездках сопровождая, все проверить сам, ибо многие дела он должен успеть закончить, то, если случится что-либо в ущерб Нашей выгоде, не он в том повинен будет, а потому даем Мы высочайшее слово и обещание Вартенбергу и его наследникам, что когда при управлении Нашими поместьями и средствами в чем-либо будет Нам ущерб нанесен, то не он, подписав нужный документ, за то отвечать должен, а чиновники, чьи имена всегда на документе указывать должно».
Подобной санкции на обман, взяточничество и растраты мир еще не видывал. Небывалый документ циркулировал по всем финансовым инстанциям, где руководители с ним знакомились и послушно подписывали. Благодаря ему Вартенберг стал практически неограниченным властителем над жизнями и имуществом подданных. И он немедленно начал грабить везде, где только возможно.
Прусская история с 1700 до 1705 г., то есть до того момента, когда 16-летний кронпринц, выведенный из себя мотовством берлинского двора, бросил свой парик в огонь, — это история грабительских набегов Вартенберга, добывающего колоссальные деньги для Фридриха I и для себя самого. Этот разбой осуществлялся за счет повышения основных налогов, а также введения налогов дополнительных: налоги на землю, называвшиеся «контрибуцией», и акцизные тарифы (то есть пошлина, взимавшаяся у городских ворот на все потребительские товары) увеличивались ежегодно. Так, ежегодные акцизные поступления Берлина с 1690 по 1710 г. увеличились с 60 до 180 тысяч талеров. Сюда входили постоянные особые налоги, например на постройку дворца, создание парка или на празднования по случаю коронации. Когда не хватало и этого, правительство объявляло о «поголовном налоге», то есть о налогообложении голов своих подданных. Уровень их состоятельности роли не играл, важна была сословная принадлежность: граф платил шестьдесят, барон сорок талеров, а пастух полталера; женщины и дети младше двенадцати лет от этого налога освобождались. Не оплативший «поголовный налог» в течение двух месяцев платил вдвойне; уклонившийся от учета и преданный своими ближними оплачивал налог в четырехкратном размере.
Но чтобы покрыть колоссальные расходы на двор и на фаворитов, не хватало и «поголовного налога». И тогда дело дошло до париков. Фридрих I был без ума от париков. Скрывая изъяны кособокой фигуры, он носил удлиненный парик. Его закрученные в штопор локоны опускались ниже спины. Королю подражала вся страна. Ни один человек не смел показаться на улице без парика; даже уличные мальчишки уродовали себя короткими париками. Вартенберг объявил о налоге на парики: парик отечественного производства облагался налогом в размере шести процентов от продажной стоимости, за приобретение иностранного парика взимали уже двадцать пять процентов. Француз, сборщик налогов, и его многочисленные сотрудники получили монополию на «париковый налог» в Берлине и в Потсдаме. На улицах с людей срывали парики, чтобы проверить, стоит ли на них клеймо об оплате налога. Бывало, и просто врывались в дома и начинали искать парики там.
