На столах, стоявших у стен, раскладывались голландские и немецкие газеты, так что попутно можно было поговорить о событиях в мире. Берлинские и кёнигсбергские газеты за 1713 и 1714 гг. отсутствовали, поскольку их статьи, критиковавшие первые шаги правительства Фридриха Вильгельма, порядком разозлили его. Играть в карты в Табачной коллегии запрещалось, допускались лишь шашки и шахматы, страстно любимые Фридрихом Вильгельмом. Однажды он решил извлечь из этого выгоду, предложив генералу Флансу из Померании, игравшему с ним, ставить на кон один грош: скучно ведь все время играть без ставок. «Нет уж, пусть все остается по-прежнему! — взревел генерал Фланс. — Ваше величество чуть не лупит меня дубиной по башке, когда мы играем без ставок, а выигрываю я. Что же будет, если я обыграю вас на деньги!»
В Табачной коллегии Фридрих Вильгельм желал казаться не королем, а полковником своей армии, то есть офицером среди офицеров. Здесь почти не было штатских, этих «чертовых пачкунов» и «чернильных душ», а сословная честь офицеров была его собственной честью. Табачная коллегия являлась единственным местом в королевстве Пруссии, где позволялось свободно говорить и даже критиковать короля. Страшную буковую палку Фридрих Вильгельм в собрание не приносил, и никому здесь не приходилось бояться за свою спину. В течение вечера алкогольное возбуждение становилось все сильнее, голоса громче, лица краснее, а в адрес короля звучали иногда нелестные слова и даже оскорбления. Но он продолжал чувствовать себя не королем, а офицером среди офицеров. Нередко король сам бывал виновен в таких инцидентах. Так, он назвал однажды майора фон Юргаса «чернильной душонкой», когда тот стал хвастаться своей образованностью. Юргас вскочил, крикнул: «Это сказал подлец!» — и выбежал из «коллегии». Один из присутствующих писал:
«Король объявил собранию, что как честный офицер он не может допускать оскорблений в свой адрес и ответит на оскорбление шпагой, вызвав на дуэль Юргаса. Все присутствующие хором стали протестовать, утверждая, что он не простой офицер, но король, а потому может драться только за оскорбления, нанесенные государству. Майор фон Эйнзидель, представитель короля в гвардейском батальоне, взялся уладить дело. На следующий день он дрался с Юргасом на кривых саблях в лесу за парадным плацем и получил легкое ранение в плечо».
Через два дня Фридрих Вильгельм отблагодарил фон Эйнзиделя. Майору Юргасу его выходку он не припоминал: дело было покончено дуэлью.
В девять часов вечера Табачная коллегия заканчивалась. (Король рано ложился спать, потому что между четырьмя и шестью часами утра он уже вставал.) Снова брал он буковую палку и, раздутый от пива, тяжело шагал по гулким коридорам дворца. Горе было лакею, найденному спящим на своем посту. Палка принималась плясать на спинах разбегавшихся слуг, и все во дворце прятались под кровати, заслышав грозный голос монарха. Фридрих Вильгельм сам раздевался и тяжело падал на простую солдатскую койку.
Несомненно, события минувшего дня перед сном еще раз проносились в его одурманенной голове. Все ли было согласно с его желаниями и волей? И вообще, что ему удалось сделать в стране? Как он использовал власть? «С властью нельзя играть, — шептал он и прибавлял, вздыхая: — Все же тяжелую службу дал мне Всевышний». Был ли сегодня он «в плюсе»? Есть ли для него и для страны выгода от Табачной коллегии — единственного места, где он позволял себе расслабиться, забыть о короне и скипетре? Учредив эту «коллегию» сразу же по восшествии на престол, он надеялся создать своего рода «теневое правительство», узкий круг, по вечерам обсуждающий события дня и принимающий окончательные решения. Этому месту полагалось быть уютным, обставленным в бюргерско-голландских правилах: чисто, добротно, практично. (Вот и возродилась в нем бабушка Луиза Генриетта!) Английский историк Томас Карлейль называл Табачную коллегию «табачным парламентом» Фридриха Вильгельма. Это действительно так: несмотря на шутки и всевозможные увеселения, этот своеобразный парламент являлся для него и школой, и источником всякого рода инициатив, местом, свободным от соглядатаев, наушников, шпионов всех сортов, кишащих во всякой резиденции, свободным от женского влияния, так часто замешанного лишь на семейных интригах. Разве не глас народа обсуждал тут важнейшие вопросы политики и экономики, занимавшие все его помыслы и стремления?
Редкий исторический деятель совершал более крупную ошибку. Подлинной демократией в Табачной коллегии и не пахло. Была только игра в демократию. В табачном дыму могли звучать еще более громкие и развязные голоса, кулаки могли стучать по столу еще сильнее, но король оставался королем. Никто из присутствующих не забывал об этом никогда, и главными всегда оставались его слова, его жесты, его поступки. Да и что могли предложить ему офицеры? Генералы того времени, подобно Леопольду из Дессау, являлись грубыми, неискушенными людьми, не обремененными образованием. Их знания едва ли выходили за рамки прусской строевой подготовки; они не были знакомы с элементарными понятиями тактики, стратегии, военной науки. Чему король мог у них научиться? А поскольку штатских, этих бесполезных, как он их именовал, «чернильных душ», он к себе почти не допускал, поскольку он всей душой презирал интеллектуалов, этих «пачкунов», то польза от «табачного парламента» равнялась нулю.
Да, Фридрих Вильгельм, никому не доверявший и подозревавший всех, заблуждался самым роковым образом. Леопольд из Дессау, посещая Табачную коллегию, радел только о своем княжестве и о себе самом; этот хитрый, прожженный вояка умел, глядя на короля собачьи-преданными глазами, подчинять беседы своим интересам. Австрийский особый посланник граф Зекендорф был опытным коварным шпионом императора — каждое слово, произнесенное в Табачной коллегии, он излагал в своих донесениях. Самый умный и образованный член кружка, генерал-лейтенант фон Грумбков, был мошенником: самым низким образом обманывал и предавал короля, получая за это жалованье от Зекендорфа, то есть от Австрии. Какие уж тут доверительные отношения и лояльность! И следа их не было в Табачной коллегии.
Фридрих Вильгельм не знал, каких «друзей» он себе нашел, оставаясь в неведении на этот счет до самой смерти. Не научившись в юности разбираться в человеческой душе, не признавая за людьми хотя бы некоторые права, он понимал их катастрофически плохо. И все же король чувствовал, как он одинок: не имеет настоящих друзей, и никто его, в сущности, не любит. Правил он всего несколько лет, но уже всем вокруг внушал только страх. Король хотел искоренить разгильдяйство, ставшее повсеместным в годы правления его отца, — и просто удивительно, как быстро ему удалось это сделать. Под его властью жители Пруссии изменились совершенно. Но какой ценой! Он мог быть приветлив и демократичен с простыми людьми, мог говорить с бюргерами и крестьянами на их языке, он мог на равных, по-товарищески общаться со своими генералами и офицерами. Но при этом Фридрих Вильгельм чувствовал, что они его не любят. Более того: все они, от первого до последнего, дрожали в его присутствии и боялись его буковой палки. Он испытывал потребность хоть где-нибудь чувствовать себя равным среди равных, хоть где-то стащить с себя королевскую мантию и снова стать простым, веселым Фридрихом Вильгельмом своего детства и юности. Но он не мог быть таким даже в Табачной коллегии. За несколько лет правления Фридриха Вильгельма его личность у подданных прочно ассоциировалась с ужасом. Король сделался одиноким и нелюбимым должностным лицом.
