Это было сказано просто для того, чтобы поставить Хюльду на место. Когда она исчезла из виду, я пошел к гостевому шале.
Он лежал на кровати полностью одетый, глядя в потолок. Рядом с ним в эмалированном тазу было чуть ли не все содержимое его обеда, однако вонью рыбьего жира не отдавало. Одной рукой он прикрывал живот и, когда я вошел, быстро ее убрал, чего я не мог не заметить.
– Значит, ты опять за свое, крысеныш?
Как можете себе представить, я был не особенно настроен на сочувствие, добро и любовь.
– Извините, – сказал он.
– Попробую извинить. Какая досада! Ты ведь знал, что я отменил тебе рыбий жир.
– Ну да. Я и не принимал его. Я незаметно вылил в раковину, пока Хозяйка не смотрела.
– Вылил? – Я тут же изменил свое предвзятое мнение. – Давай сними рубашку, и посмотрим тебя.
– Теперь все хорошо, доктор Лоуренс, – улыбнулся он. – Не стоит будить спящих собак.
– Лучше помолчи и раздевайся по пояс.
Мне к тому же не нравилось, как он выглядит, и, пока он снимал рубашку, я заново оценил все симптомы его состояния. Его проба Пирке оказалась отрицательной, температура скакала не больше чем на один градус, и за пределами этой припухлости на шее я не нашел ничего конкретного, что подтверждало бы наличие туберкулеза, или же действительно приходилось считать признаком последнего явную бледность, одышку, усиленное сердцебиение и общую астению. Я начал подозревать, что добрый доктор Мур, отправившись на широкие просторы в дальние страны, нагрузил меня липовым диагнозом. Проникшись этой мыслью, я по-новому взглянул на состояние мальчика, имея в виду его периодическую рвоту и обратив особое внимание на его живот. Как я уже отмечал ранее, он был немножко вздут, но такой «большой живот» не был чем-то необычным у истощенных детей, которые приезжали в Мэйбелле, и я, скорее, воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Однако теперь я начал его осторожно пальпировать. И снова мне показалось, что все в порядке, пока вдруг – вот оно: я лишь коснулся края селезенки, мягкой и слегка увеличенной.
– Так тебе больно?
– В некотором роде… да, немножко, – признался он, морщась, несмотря на свое «немножко».
– А когда я не нажимаю, больно? То есть когда ты встаешь и ходишь.
– На самом деле нет… просто иногда вроде как тянет.
Ну и что в итоге? Пальпируемая, мягкая селезенка в таком возрасте… я инстинктивно посмотрел на его ладони – на них можно было разглядеть еле заметные пурпурные пятна. Это меня озадачило.
– Надеюсь, ничего плохого, доктор Лоуренс?
Мое молчание встревожило его.
– Не будь занудой. Скорее, это означает, что у тебя вообще нет туберкулеза. Что ты явился сюда с ложным диагнозом и всей этой чепухой насчет скрофулеза.
Он с сомнением посмотрел на меня:
– Как груз с плеч. Или нет?
Я проигнорировал это и сказал:
– Что еще ты скрывал, маленький трус? У тебя случались раньше эти приступы рвоты?
– Редко. Но когда они проходят, я страшно голодный и могу есть что угодно.
– А как насчет этих размытых пятен на ладонях?
– Ну, да, они у меня то есть, то нет. Но они быстро исчезают, я думал, что, может быть, это просто раздражение.
– Разумеется. – Затем я выстрелил наугад в темноту. – У тебя недавно не кровоточило во рту, я имею в виду десны?
Его глаза расширились от удивления и, по правде сказать, от восхищения.
– Это исключительно умно с вашей стороны, доктор Лоуренс. Да, между прочим, так оно и есть. Но я думаю, то есть думал, что это от жесткой зубной щетки.
Я молчал, уставившись на него с плохо скрываемой тревогой – перспектива неожиданных и непредвиденных неприятностей лишь усиливала ее. Во что я вляпался? Разве не достаточно всего того, что на меня и так навалилось из-за этой дряни – его мамаши? В этом маленьком настырном всезнайке не было даже и намека на туберкулез. Предположительно я столкнулся с одним из идиопатических заболеваний крови неясной этиологии, каковых немало в самых разных вариантах, – причины их никогда должным образом не проясняются, заболевания эти могут тянуться годами, нанося сокрушительный удар по нормам общей практики и вызывая необходимость повторных анализов, не говоря уже о вероятности кровотечений и переливаний крови. Я не стал бы с этим возиться. В такой ситуации моя собственная трактовка клятвы Гиппократа была более чем актуальна: если ты столкнулся с тяжелым хроническим случаем, лучше не занимайся этим
[196]. Да, я готов сделать парочку основных анализов, и, если результаты будут вызывать беспокойство, отправлю мальчика в больницу. «Виктория» положит его, если с точки зрения патологии он покажется им интересным. В голове у меня просветлело, когда я подумал, что, если его отправят домой, у матери не будет никаких поводов оставаться в лечебнице. Я избавлюсь от них обоих, убив двух зайцев одним выстрелом, и снова стану свободным.
Естественно, я не мог вывалить все это на Даниэля. Он пристально наблюдал за мной, словно пытаясь понять, что происходит в моей голове. Надев маску веселого дружка, весьма помогавшую мне в постельной практике, я поднял эмалированный таз:
– Не стоит зря переводить такую хорошую пищу, молодой человек. Мы должны что-то придумать.
– Вы придумаете?
– Почему нет? В животе ничего плохого. У тебя анемия. Я только сделаю для верности анализ крови.
– Пустите мне кровь? Как старые аптекари?
– О, брось эту ерунду! Все по науке и очень просто. Тебе ничуть не повредит.
Я, не сразу найдя, попал в его подкожную вену, которая была почти нитевидной, но он при этом вел себя довольно хорошо, был даже слишком расслаблен. Я набрал пять кубиков крови, нанес ее на несколько предметных стекол, закупорил пробирку и весело воскликнул:
– Ну вот и все! Когда эти стеклышки высохнут, мы окрасим их. К завтрашнему дню мы все узнаем о твоих красных кровяных тельцах. Ты даже сможешь увидеть их под микроскопом.
Это слегка взбодрило его.
– Какая интересная ситуация! Мальчик рассматривает собственную кровь. А для чего тогда она в этой маленькой пробирке?
– Чтобы узнать, какой у тебя гемоглобин, и, – добавил я с непроницаемым видом, – для разных прочих вещей. – Он явно восхищался мной, и мне едва ли хотелось признаться, что я отправлю его в Kantonspital в Цюрихе. – Теперь полежи немножко. Я должен сообщить на кухне, какая теперь у тебя диета.
– Хлеб и вода? – смутно улыбнулся он.
– Ты это заслужил. И все же чего бы ты хотел?
– Хочется поесть, после того как все из меня вышло. – Он задумался на мгновение. – Картофельного пюре и, – он добавил улыбку, – мясо рупленый.
