– Будет еще хуже. Снегопады.
– Вероятно, ты прав, – сказал я.
– Кстати, доктор… – по-бабьи захихикал он, что вообще характерно для конфиденциальных мужских разговоров в Швейцарии. – Подруга твоя все спрашивает у нас про тебя.
– И что? – осторожно сказал я.
– Да, постоянно спрашивает, когда ты приедешь в Цюрих. – Он заржал. – Думаю, она скучает по тебе, эта очень красивая фройляйн Андерсен из «Aktiebolaget Svenska örnflyg».
Лотта спрашивает обо мне, скучает. Это чуть улучшило мое настроение, приподняло, слегка подыграло моему эго.
– Передай ей, что я скоро приеду. Только не уточняй когда. Просто скажи – в ближайшие несколько дней.
– Ах! – Снова ржанье. – Хочешь, natürlich, удивить ее.
Я положил трубку. Лотта отвлекла бы тебя от всего этого, она привела бы тебя в порядок, Кэрролл, сказал я себе. Ты скоро снова станешь собой. Ты был и всегда будешь не очень-то порядочным типом. Это тебя устраивает, и ты напрочь теряешь самого себя, когда пытаешься ступать по прямой и узкой тропке, ведущий вверх.
Глава восемнадцатая
Мы сидели в поезде, проезжающем Килхберг и быстро приближающемся к Центральному вокзалу Цюриха. Прогноз погоды от Шварца вполне себя оправдал. Обильные постоянные снегопады перекрыли дорогу через долину Кур, из-за чего нельзя было воспользоваться «универсалом». Тупиковая ситуация была мне на руку. Разве можно сравнить легковушку, в запертой тесноте которой слишком много досадного интима, со свободой, скоростью и комфортом, которые тебе обеспечены лучшим в мире железнодорожным сообщением – SBB
[242], где, помимо всего прочего, меня более чем устраивало весьма разумное расположение наших мест. Дэвиган занимала одно из трех сидений впереди вместе с Джеймисон и Хиггинсом, в то время как я и Даниэль сидели лицом друг к другу в дальнем конце длинного вагона. Какая отрада избавиться от вынужденных формальностей этих последних двух дней – от этих усилий делать нормальное выражение лица в ситуации, которая в любой момент могла взорваться, как пехотная мина! Мне пришлось объяснить все Дэвиган. Если у нее и были при этом какие-то чувства, она успешно скрыла их. Никаких признаков огорчения, ни слова, ни взгляда, которые могли бы выдать ее. На прощание она даже ослепительно улыбнулась Хозяйке, поблагодарив ее за доброту. Да, она была на высоте, поскольку в последние сорок восемь часов избавила Мэйбелле от боевых действий, от всех этих взрывов упреков, обвинений и оскорблений.
Моей головной болью был этот «мозговой трест», который присосался ко мне как пиявка. Без малейшего подозрения относительно того, почему они уезжают, он, казалось, что-то там держал в уме. Даже теперь, скрючившись на своем месте, он продолжал украдкой бросать на меня взгляды, когда думал, что я на него не смотрю, а когда я заставал его за этим занятием, он сжимался, как испуганный кролик. Его словам тоже не хватало обычной живости. Во время поездки он отпустил лишь несколько банальностей – явное свидетельство сокрытой внутренней борьбы.
– Должен сказать, мне понравился мой визит в Швейцарию, Лоуренс. Такая прекрасная страна. Снег замечательный. – И он дважды повторил: – Возможно, у меня будет шанс когда-нибудь снова увидеть ее и вас?
Мне было непросто подбирать подходящие ответы на разные его соображения, не слишком далеко уходя от реальности. Но скоро мои трудности закончатся. Можно обрести душевное равновесие, если не отходить от базовых истин. Прошлое не повторить – была одной из них, и я ее высоко ценил. Но на что я в основном опирался, так это на убежденность, что несчастный Дэвиган был жертвой супруги, столкнувшей его с крыши. Да, конечно, это ее рук дело. Как отнестись к такой женщине? Сочувствовать ей? Жалеть ее? Ответ был дважды негативным, что действительно ожесточило меня. Надо признать, что у нее были определенные достоинства. Она была умна и несравненна в постели. Но как знать, не проснешься ли ты однажды утром, полный любовных грез, дабы обнаружить мышьяк в своем кофе?
Поезд замедлил ход и мягко подкатил к вокзалу. Я встал и снял наши пальто с крючков над сиденьями. Дэвиган помогала остальным. Не было нужды разговаривать с ней на протяжении всей поездки. Я опустил стекло и подал знак носильщику, чтобы он взял чемоданы, а затем за тележкой мы двинулись по платформе в сторону перрона номер семь к терминалу Швейцарских авиалиний, который удобно располагался прямо на вокзале. Еще десять минут эффективной работы нужных нам служб, и мы уже сидели в автобусе аэропорта, катившем к Клотену по Штамфенбахштрассе. Я проверил летные условия: аэропорт был очищен от снега, а полеты выполнялись по графику. Все шло гладко, мои подопечные вели себя как по писаному. Менее чем через час я избавлюсь от них. И буду свободен.
Уже готовый поздравить себя, я все больше и больше испытывал странное и тревожное предчувствие, что в голове у Даниэля творится нечто странное. Все еще липнущий ко мне, хотя теперь менее разговорчивый, он беспокойно ерзал на своем месте, вытирая влажные ладони о колени, и время от времени вопросительно поглядывал в мою сторону. Эти признаки возросшего возбуждения начали меня тревожить. Невозможно, чтобы у него так скоро началось еще одно кровотечение. В нем было полно моих тромбоцитов. Однако, если эта странная вероятность станет явью, весь мой план рухнет.
– С тобой все в порядке? – резко спросил я его.
– Да, спасибо… Мы почти в аэропорту?
Автобус теперь катил по новой обходной дороге за Глаттбругом.
– Еще десять минут. А что?
– Я просто надеялся, что мы сможем еще немного побыть вместе.
Это заставило меня замолчать. До сих пор, хотя мы, казалось, хорошо ладили, я не пытался анализировать его чувства ко мне, если не считать того, что он, видимо, был вполне дружественно ко мне настроен. Я надеялся, что под конец он не расчувствуется и не устроит мне тут эмоциональную сцену. Быстро глянув через проход, я успокоился: по крайней мере, Дэвиган полностью держала себя в руках.
Мы проехали по кольцевой развязке и прибыли в аэропорт. Пока все пошли вперед, я задержался, чтобы зарегистрировать багаж. Дежурный взял нашу квитанцию:
– На этот раз маленькая компания, господин Кэрролл.
– Перед Рождеством приедет гораздо больше. По крайней мере тридцать человек.
– Это хорошо. Мне всегда нравятся эти дети из Мэйбелле.
Я дал ему два франка. Вы не обязаны давать чаевые, но, если даете, вас любят гораздо больше.
Я вошел через автоматические стеклянные двери. Главный зал аэропорта простирается на пятьдесят метров до стеклянного фасада с видом на взлетно-посадочные полосы. Справа – ряд стоек Швейцарских авиалиний, слева – банк, магазины, кафе-бар и офисы иностранных авиакомпаний. Эта левая часть, при ее немалых размерах, всегда переполнена, и я вроде как потерял из виду своих. Затем, протолкнувшись вперед, я приостановился и выругался. Они стояли у стойки шведской авиакомпании рядом с Лоттой.
