– Тогда садись и завтракай, мой мальчик, – дружелюбно кивнула она.
– А где столовая?
– Тут, дорогой, другой нет. Тут тебе и кухня, и гостиная, и столовая – все вместе. Так что садись и чувствуй себя как дома.
Когда с некоторой неохотой я сел, она сняла с полки фарфоровую миску, до половины наполнила ее желтоватым мучнистым порошком, налила кипятка из чайника на плите и размешала. Получилась какая-то грязно-коричневая каша с не очень-то приятным запахом, которая вместе с чашкой голубоватого молока и ложкой была поставлена передо мной.
– Что это?
– Что-то вроде болтанки, только с гороховой мукой. Твой дядя любит это и получает оптом в порванных, с недовесом, мешках.
Я взял ложку и сделал глоток.
– Не нравится, дорогой, – сказала она сочувственно, вглядываясь в меня. – И все же, раз ничего другого не предвидится, я бы на твоем месте схлебала и это.
– С куском сливочного масла было бы получше, – сделав гримасу, сказал я.
– Масла тебе, дорогой? – Ее мерцающие глазки снова стали исчезать. – Ты получишь от Лео столько масла, сколько сможешь положить пчелке на жопку.
Естественно, после такой пошлости мисс Тобин больше для меня не существовала.
Тем не менее, не желая обижать дядю, так как это был его выбор, я выхлебал эту болтанку, с грустью вспоминая аппетитные завтраки моей мамы, не говоря уже о вкуснейших ланчах мисс Гревилль. Когда я добрался до дна миски, миссис Тобин заметила:
– Если ты не наелся, я дам тебе кусок своей булки.
– То есть вашей булки! – взорвался я.
– Ну да, мальчик. Иногда я покупаю себе кое-что. То, что ты мог бы назвать добавкой.
Ее мягкий тон, ее готовность рассмеяться по любому поводу и тем самым облегчить ношу жизни вынудили меня подавить возмущение. Кроме того, взяв буханку, она щедро отрезала толстый кусок сладко пахнущего свежевыпеченного хлеба и протянула мне.
Я молча взял его. После болтанки у него был вкус настоящей еды. Я все еще жевал, когда на лестнице раздались шаги и в помещение вошел мой дядя.
Хотя прошло более четырех лет с тех пор, как я впервые увидел Лео на похоронах моего отца, я не нашел в нем ни малейших перемен. Он был такой же высокий, тонкий, чуть ли не изможденный, в тесном, потертом до блеска темно-синем костюме, с тем же вытянутым, гладким, бледным, бесстрастным лицом, на котором было прежнее замкнутое, нечитаемое выражение. Лео был человеком без возраста, как бы силой воли навсегда застывшим в неизменной форме, и, когда он умер спустя тридцать лет – между прочим, оставив состояние в три четверти миллиона стерлингов, – я был уверен, хотя и находился в четырех тысячах миль отсюда, что он неисповедимым образом испустил последний вздох в том же самом обличье и был похоронен в своем достопамятном синем костюме.
Тем временем, положив руку мне на плечо, он вполне добросердечно приветствовал меня, хотя осуждающим покачиванием головы он, казалось, исключил из своего приветствия мой кусок хлеба.
– Эта очищенная белая мука портит слизистую оболочку кишечника, Лоуренс. Но я вижу, что ты поел гороховую смесь. Благодаря этому составу у тебя ребра перестанут торчать. Ты скоро привыкнешь к нашим правилам. Нам тут не все равно, что отправлять в желудок. Если ты уже позавтракал, я отведу тебя вниз.
Мы спустились по каменной лестнице на первый этаж, затем, выбрав ключ из поблескивающей связки, прикрепленной к его подтяжкам тонкой цепочкой, дядя открыл дверь и повел меня в помещение склада. Склад представлял собой зал во всю длину здания и, занимая целых два этажа, был таким высоким, что потолок отзывался слабым эхом на наши слова. В этом просторном и чрезвычайно пыльном хранилище стояли в два ряда демонстрационные столы, с красной потертой ковровой дорожкой в проходе между ними, а на столах были беспорядочно свалены и разбросаны рулоны тканей.
– А теперь, – сказал дядя Лео столь искренне и доверительно, что ввел бы в заблуждение весь конклав кардиналов, – ты начнешь изучать свое ремесло.
Проверив мои знания линейных мер, он вручил мне мерную ленту в дюймах, которая, как я предположил, попала сюда по ошибке, поскольку, когда он профессионально обхватил ею мои плечи, я увидел на обратной стороне надпись черными буквами: «Собственность Морриса Шапиро, портного». Затем он начал водить меня вокруг столов, останавливаясь возле каждого, чтобы рассказать о представленном там товаре. Сначала тонкая саксонская шерсть, далее шевиоты, затем ткани «ангола», сукно, твид – донегал
[90], харрис
[91], шетланд
[92]. К каждому рулону была прикреплена бирка, на которой значилась цена, но не цифрами, а буквами, и, многозначительно поглядев на меня сверху, как бы проникаясь доверием и льстиво подразумевая, что на меня можно положиться, дядя Лео открыл мне секрет своего кода. Код был простым – алфавит в обратном порядке, где буква Z означала ноль, Y – единицу, X – двойку и так далее до буквы Q, которая означала девять.
Все это произвело бы на меня большее впечатление, если бы не мое бессовестное подозрение, что ткани, о которых говорил мой дядя и которые он даже поглаживал жестом владельца как редкие и ценные, – что на самом деле они, скорее всего, были куплены на распродаже как невостребованные и даже более бросовые, чем я, неопытный неофит, мог предположить, – иными словами, едва ли они заслуживали восторженных эпитетов и хвалебных отзывов, которых были удостоены, тогда как я не решался отметить вслух тот факт, что мой взгляд не раз останавливался на других бирках, которые вместо дядиного кода были грубо промаркированы такими красными пометками, как «Ассортимент банкротства», «Распродажа», «Разрозненный опт» и, наконец, ужасно компрометирующим ярлыком, на котором было нацарапано синим карандашом: «Скинул 50 % со жмота С.».
По завершении нашего обхода Лео подошел к последнему столу:
– Понимаешь, Лоуренс, в обычной ситуации я бы рассчитывал на плату за обучение ученика. И на довольно приличную. Но родная кровь дороже денег. Мы тебя освобождаем от платы. У тебя будет стол и кров, и, сверх того, я буду давать тебе шесть пенсов в неделю на карманные расходы.
Мама говорила, что дядя обещал мне заработную плату, но эта показалась мне очень маленькой. Тем не менее я выдавил из себя:
– Спасибо, дядя Лео.
Возможно, он услышал нотки разочарования в моем голосе, потому что торопливо продолжил:
– Более того, если тебе что-то нужно, а я думаю, тебе нужен костюм… – он сделал серьезную паузу перед щедрым жестом, – то ты его получишь. – Я посмотрел на дядю с благодарностью. Мне, несомненно, нужен был костюм. За последние несколько месяцев я так вырос из своей нынешней одежды, что брюки не доставали до лодыжек, а рукава куртки не закрывали запястья. Но прежде чем я смог поблагодарить дядю, он продолжил: – Вот замечательная штука.
