Рядом с моей одеждой лежало полотенце. Вытершись, я с быстротой молнии впрыгнул в свои штаны. Спустя пять минут появилась она, стряхивая капли воды с волос, и, к моему огромному облегчению, вполне прикрытая.
– Почему ты не остался и не дал мне притопить тебя? Правда, Лори, ты такой стеснительный, это тяжело. Не будь таким серьезным, дружок. Расслабься. Ты слишком хороший, чтобы быть деревяшкой. Знаешь что? Я ведь тайком подсмотрела, как ты нырнул в чем мама родила, и, мягко выражаясь – чтобы ты не очень задавался, – тебе нечего стыдиться.
– Но, Нора, я лишь подумал…
– Ты слишком много думаешь. В этом твоя проблема. Короче, я слишком голодна, чтобы спорить, нам нужно поесть.
– Если тут есть что готовить… – с готовностью пробормотал я. – Я могу разжечь плиту.
– Когда ты узнаешь меня получше, и я надеюсь, что так оно и будет, ты обнаружишь, что я ненавижу готовить… примерно так же, как я ненавижу сэндвичи. В любом случае на этой посудине нечего есть, кроме консервов с сардинами и плесневелых крекеров с тмином.
Я начал говорить ей, что это вполне сгодится, но она уже стала спускаться с верхней палубы со словами:
– Я буду готова через минуту. Тогда и скажу, что у нас дальше.
Вскоре она вернулась. Затем мы сели в лодку, и я стал грести в указанном ею направлении, пока через полмили мы не оказались в другой бухте, где на берегу у дороги была гостиница с вывеской: «Герб Инчмурена. Джон Ренни, владелец». Мы высадились на небольшом деревянном причале. Здесь я заколебался. Надо было сказать правду.
– Нора… У меня нет денег.
– Что? – Она изобразила крайнее удивление. – Даже нет на кусман для Пэдди Мерфи?
[106] Тогда мы пролетели.
Я покраснел, а она рассмеялась:
– Не волнуйся, дорогой Лоуренс, я угощаю.
Нора была, по-видимому, довольно привычным посетителем – владелец паба сразу ее узнал и пожал ей руку.
– Мистер Донохью сегодня не с вами, мисс? – Затем он окинул меня долгим взглядом, пренебрежительно отвернулся, после чего сказал: – У нас есть курица, ростбиф, вареная баранина с яблоками в тесте, а еще – творог и сливки. Вам выделим уютное местечко. – Как бы о чем-то вспомнив, он добавил: – Жена будет сожалеть, что не увиделась с вами. Она в деревне у дочки.
«Уютное местечко» оказалось обычной комнатой – покрытый клеенкой стол, плевательницы на посыпанном песком полу. Над каминной полкой в стеклянной коробке плыло грустное чучело щуки. Но поданные на стол деревенские блюда оказались отменными. Мы ели ростбиф – толстые ломтики говядины, розовые внутри и обжаренные по краям, с рассыпчатым картофелем и зеленью. К нему Нора заказала стакан пива. Я взял лимонад. Затем последовали яблоки, запеченные в тесте, щедро политые свежими сливками. Я съел две порции. Наконец на столе оказался брусок твердого желтого сыра данлоп. Откинувшись на спинку стула и потягивая пиво, моя кузина откусывала от ломтика сыра, с легкой улыбкой следя за тем, как я уписывал целый клин.
– Мы сможем как-нибудь повторить это, не так ли, дружок?
– О Нора, если только можно… Это все… так прекрасно.
– Нам нужно только завершить это кое-чем. Помнишь, я угощала тебя глотком портвейна в баре, когда мы еще были детьми? Теперь мы выпьем еще по глотку.
Она встала и вышла за вином. После долгого отсутствия она вернулась, держа в руках по бокалу.
– Ренни пытался расспрашивать меня о лошадях, – сказала она. – Обычно Мартин дает ему сведения.
При упоминании этого имени сладкий портвейн стал чуть горче. Тем не менее он придал мне храбрости.
– Нора… Ты часто приезжаешь сюда с Мартином?
– Ну, иногда. И с мисс Д. тоже.
– Полагаю… – я искал способ обойти эту болезненную тему, – это абсолютно естественно, что тебе нравится Мартин.
– Иногда он мне очень нравится. Иногда я его ненавижу. Теперь мы врозь.
– Надеюсь, вы и останетесь врозь.
– Почему?
– Потому что, если это тебя не оскорбит, – (портвейн продолжал помогать), – ты мне самому очень нравишься.
– Почему это должно меня оскорбить?
– Потому что, – пробормотал я, сердясь на самого себя, – ты знаешь, что я никто.
– Ради бога, дружок! – вскочила она. – Когда ты перестанешь заниматься самоуничижением? Ты себя недооцениваешь. Если хочешь знать, мне нравится быть с тобой – я и не думала, что такое бывает. Ты меня слышишь? Я наслаждаюсь каждым мгновением, как и ты. Ты увидишь, что это так. Пойдем к лодке.
Когда я встал из-за стола, меня охватила какая-то невероятная эйфория, вызванная обедом, портвейном и этим теплым выражением ее глаз. Под предлогом обсуждения лошадей Нора уже деликатно оплатила счет, о чем я мог только догадываться. Снаружи, когда мы проходили через сад гостиницы, бархатные желтофиоли, горячие на солнце, источали нежный восхитительный аромат. Прекрасный день продолжался. Мы добрались до плавучего дома, привязали лодку и вошли внутрь. Нора смотрела на меня с той едва уловимой искушающей улыбкой, которую я заметил, когда она натягивала чулки. Но что-то изменилось. Она больше не насмешничала. Вместо озорства ее глаза светились теплом и странным, сладким, затаенным обольщением. Она хохотнула:
– После такого обжорства меня тянет в сон. А тебя? Мы можем здесь растянуться.
Проследив за ее взглядом, я увидел, что кровать была аккуратно застелена. Должно быть, Нора это сделала, когда переодевалась после купания.
– Но день такой прекрасный, Нора. Разве не лучше полежать на верхней палубе?
– Я пробовала, – сделала она смешную гримаску. – Ужасно жестко.
– Я могу снять эти подушки с дивана.
– Ну… как хочешь, – сдалась она. – Но там совсем не так уютно, как в кровати.
Я собрал все подушки и отнес их на верхнюю палубу. Они были довольно потрепаны, кое-где с перьями, торчащими изнутри, но оказались достаточно мягкими, когда я разложил их на палубе и мы легли на них. Вокруг было блаженное тепло. Я закрыл глаза. Даже сквозь веки проникало солнечное сияние, соответствуя моему состоянию.
– Тебе удобно, Нора?
– Да, – сказала она. – Никогда не думала о подушках. Это было умно, Лори. Но где ты?
Она протянула руку. Все еще с закрытыми глазами я нашел ее маленькую ладонь и взял в свою. Она начала щекотать мою ладонь кончиком пальца.
– Я так счастлив, Нора. Огромное спасибо за все. И особенно за то, что ты со мной.
– Ты все еще слишком далеко. Давай поближе.
Когда я повернулся на бок, ее рука обхватила меня за шею. Я открыл глаза. Ее лицо было ошеломляюще близко к моему. Я видел голубые крапинки в радужках ее темных глаз, родинку, идеально отметившую краешек скулы и лишь добавлявшую прелести ее лицу. На ее верхней губе сверкала крошечная бусинка пота. Ее кожа, обычно кремово-бледная, слегка порозовела. От нее шло странное душистое тепло, заставлявшее мое сердце неровно биться и трепетать.
