– С ним пойдешь в раздевалку. Твоя форма у меня в машине. Возьмешь, когда нужно. – Он встал. – Пойдем, Джози, дорогая, подышим свежим воздухом.
Когда они ушли, я прикрепил значок к лацкану куртки. Я был рад побыть наедине с Норой, пытаясь понять, почему она такая расстроенная. Затем, подняв голову, я увидел, что в павильон вошел Донохью и направляется к нам. Он сел, взглянув на меня так, будто я здесь был лишним, и явно не в духе обратился к Норе:
– Я сейчас займусь своими делами. Подумал, что сначала посмотрю, как ты тут.
Мне показалось, что Нора не станет отвечать, но, чуть помедлив, она сказала:
– А ты не опоздал? Если хочешь знать, чувствую себя ужасно.
– Могу что-то предложить. Джин?
– Мне надоело пить джин. Похоже, что я только и делаю, что выпиваю. И ты прекрасно знаешь, что я ненавижу это.
– Ну, Нора… возьми себя в руки. Может быть, все не так уж плохо.
– Я рада, что ты так считаешь.
Мне не хотелось быть свидетелем этой ссоры, но Донохью, сев на край скамейки, заблокировал меня. Мне пришлось слушать, как он, пытаясь сдерживаться, сказал:
– Не будь чертовой занудой, Нора. Ради бога, соберись. Вечер в ресторане тебя взбодрит.
– Меня там не будет, – сказала Нора.
– Что?
– Я сказала – что. Посижу в павильоне и, если не почувствую себя лучше, в машине не поеду. Вернусь на поезде.
– Какой еще поезд?
– Экспресс, на пять пятьдесят вечера. Да, на нем. Я подумала, что не смогу продержаться весь день, поэтому перед отъездом сюда посмотрела расписание.
– Ты не вернешься со мной?
– Нет. И не смотри на меня так.
– Еще совсем недавно тебе нравилось, как я на тебя смотрю.
– Теперь со всем этим покончено. И с тобой тоже. Покончено, и все.
Донохью молчал. Затем он пристально посмотрел на нее.
– Ладно, – сказал он. – Если тебе так хочется, тогда давай, вперед. – Он встал и потянулся, чтобы взять меня за руку. – А ты – пошли. Пора отвести тебя в секретариат. Черт подери, почему это все валится на мою голову? Если ты не подтвердишь свое участие, это тоже пойдет коту под хвост.
Оставив Нору, мы отправились в офис, в квадратную палатку возле линии финиша. Снаружи Донохью остановился и предупредил:
– Не говори им, кто привел тебя сюда.
– Что? Вы со мной не зайдете?
– Мне нужно принимать ставки, – сказал он. Уже отойдя, он внезапно остановился. – И вот что: если они спросят, сколько тебе лет, скажи, что тебе больше шестнадцати.
– Но мне будет шестнадцать только второго числа следующего месяца.
– Тебе уже шестнадцать, сопляк, или ты будешь дисквалифицирован прямо перед стартом. И в таком случае я сверну тебе чертову шею, глупец!
В гневном смятении я смотрел, как он удаляется. По какому праву он так ведет себя со мной? И почему я должен врать насчет моего возраста?
Все еще кипя от негодования, я вошел в палатку. Секретарь оказался низкорослым краснолицым мужчиной, в твидовом костюме клуба «Хавик» цвета мороженого с фруктами и сливками и в клубном же галстуке. На самом деле он не задал никаких неприятных запросов, а когда я написал свое имя в журнале регистрации, он с интересом посмотрел на меня и протянул руку.
– Побольше бы нам здесь таких, как вы. – Он улыбнулся, словно возвращая на место мою попранную гордыню. – Удачи.
Когда я вышел, Донохью уже был возле своего стенда. Теренса и мисс Гилхоли я не увидел. Было почти два часа, и все букмекеры начали принимать ставки. Я медленно прошел вдоль их ряда, отмечая, что на досках уже появились цифры на основное событие соревнований – милю. Моя самооценка еще более восстановилась, когда я заметил, что считаюсь фаворитом наравне с Пурвесом, а Симмс отстает как два к одному. На одной доске даже была ставка на меня против Симмса и Пурвеса как два к одному. Я был сыт по горло Донохью, поэтому не подошел к его стенду, но, судя по толпе вокруг него, там уже вовсю драли глотки, делая ставки.
Выстрел из пистолета расколол воздух, возвестив о начале состязаний. Протиснувшись к ограде, я увидел, что это был первый забег на сто ярдов. Почти сразу же состоялся и второй забег. Мне хотелось пойти к Норе, я ужасно тревожился за нее, наряду с прочими тревогами, которые стали одолевать меня. Тем не менее я чувствовал, что она хочет побыть одна и что любое вмешательство с моей стороны только ухудшит ситуацию. Мной овладела странная пассивность – было такое впечатление, что я оказался во власти обстоятельств, которым могу лишь подчиниться, и ничего более. Я остался у ограды и продолжал наблюдать за бегом на разные дистанции.
Время шло, один забег сменялся другим, и мое напряжение росло. Я в беспокойстве переминался с ноги на ногу, сгибал колени, восстанавливая упругость мышц. Момент истины приближался, нельзя было опоздать. Выбравшись из толпы, я достал из машины сумку «глэдстоун» со своей формой, а затем пошел вдоль ряда букмекеров к палатке с раздевалкой, вдохновляемый тем фактом, что на меня везде ставили как на фаворита. Теперь вокруг Донохью толпилось еще больше народу – руки, простертые вверх, вопли с требованием записать ставку. Только любопытство заставило меня взглянуть на его доску. Я не поверил своим глазам. С крайним удивлением я увидел, что, судя по написанным мелом простым цифрам, он ставил на меня пять против одного. Когда я проходил мимо, он стер пятерку и написал шестерку. При этом толпа вокруг его доски выросла.
Я вошел в палатку в состоянии абсолютного непонимания происходящего – оно казалось бессмысленным. Не сошел ли Донохью с ума? Судя по началу, каждый следующий шаг был продиктован уверенностью, что я должен победить, и теперь при моей победе Мартину пришлось бы выплатить в шесть раз больше, чем он получил. Из лабиринта мистического недоумения меня неожиданно вывело дружеское рукопожатие. Руку мне тряс немолодой сухощавый мужчина, лысый, как лысуха, с худым обветренным лицом, в красно-синей полосатой футболке и старых застиранных трусах, которые как вторая кожа прилипали к его жилистым ногам.
– Я – Пурвес, – усмехнулся он и кивнул в сторону скамейки в глубине палатки. – А это Симмс. Я слышал, ты собираешься списать нас, старожилов, в расход.
Симмс, практически голый в процессе переодевания, вышел вперед. Он был гораздо моложе Пурвеса, лет двадцати шести – двадцати семи, прочно скроенный, с короткими мускулистыми конечностями и широкой грудью, покрытой мхом густых черных волос. Тяжеловатый, он выглядел не особо опасным. Что касается Пурвеса, то, ну это просто смешно, он был фактически стариком.
– Ну, удачи, парнишка, – добродушно сказал Симмс. – Пусть победит сильнейший, и к черту отстающих.
– Лучше смени прикид, парень, – сказал Пурвес. – Скоро наш звонок.
Я начал переодеваться. Прочие участники забега, сидя на скамьях, натягивали майки или шнуровали кроссовки. Долговязый юноша, которого называли Чаком, лет семнадцати на мой взгляд, был единственным в моей возрастной категории. Похоже, чуть ли не все мои соперники знали друг друга и, судя по их шутливым репликам насчет прошлых соревнований, были постоянными участниками всех региональных спортивных встреч. Честно говоря, я почти не разглядел их, а из хаоса в моей голове возникла одна вполне определенная мысль. Как будет выкручиваться Донохью, если я выиграю гонку? Я сделал глубокий вдох-выдох. Я приехал побеждать, я обещал победить, и с Божьей помощью я выиграю!
