У меня все еще был велосипед, оставшийся с моих лучших времен, старый «Радж-Уитворт», и поскольку у Фрэнсиса, чья мать ни в чем ему не отказывала, был совершенно новый фирменный «хамбер», мы начали по субботам раскатывать вдвоем по окрестностям, в ту пору совершенно нетронутым, с первозданными шотландскими холмами и пустошами. Близилось лето, и, по мере того как становилось все теплее, мы уезжали все дальше, до Маллоха и вдоль извилистого берега Лох-Ломонда до Люсса, где и купались. Казалось немного странным, что, когда мы раздевались на теплом галечном пляже, Фрэнк всегда укрывался за ближайшим большим камнем, появляясь уже в глухом купальном костюме. Я не придавал этому значения, полагая, что, возможно, у него на теле бородавка или какое-нибудь родимое пятно и его это смущает. Однажды я забыл взять с собой плавки и, без всякой задней мысли скинув с себя одежду, в чем мать родила плюхнулся в озеро.
– Присоединяйся! – крикнул я. – Тут классно.
Последовала пауза, затем он ответил:
– Сегодня я не купаюсь.
– Тебе нехорошо?
Он не ответил.
Я сплавал на остров – довольно далеко. Вода была теплее обычного и при моей полной наготе и раскованности ощущалась еще восхитительней. Когда я вернулся и оделся, Фрэнк вышел из-за валуна. Он был красен как рак, губы поджаты.
– Ты знаешь, конечно, – сказал он ледяным тоном обвинителя, – что так обнажаться – это грех, почти смертный. – (Я изумленно уставился на него.) – И что своим видом ты и меня вводишь в грех.
Я рассмеялся:
– Да брось ты, Фрэнк! Не будь таким занудой. Никто из мальчишек не купается в трусах, не говоря уже о глухих купальных костюмах, и так гораздо лучше. Ты должен попробовать.
– Не буду! – задрожав, крикнул он. – Никогда.
– Ну давай, ради бога…
– Прекрати, – тихо сказал он. – Именно ради Бога. Мне все равно, что делают другие. И я не зануда. Я просто хочу остаться чистым. И тебе того желаю, Лоуренс. Поэтому, если ты не будешь прикрываться как нужно, я больше не буду с тобой купаться.
Я видел, что он полон твердой решимости, и мне хватило ума закрыть эту тему. Всю дорогу до дому мы оба молчали, и я ловил себя на том, что время от времени с удивлением посматриваю в его сторону, но когда мы вернулись, он остановился, упершись ногами в землю и не слезая с велосипеда, – явно хотел что-то сказать.
– Мы все еще друзья, Лори?
– Конечно.
– Еще больше, чем раньше, факт. Мне жаль, что я не поеду с тобой в Уинтон, а вынужден отправляться в Эдинбург.
– Так обсуди это с отцом.
– О нет. – Его лицо помрачнело, как всегда при упоминании доктора Энниса. – Я уже пытался. Я действительно не раз пытался убедить его, что мне не нужна медицина, но без успеха. Знаешь, я бы предпочел получить гуманитарное образование.
Я молчал, задаваясь вопросом, не неприязнь ли к отцу, пусть подсознательная, неназванная, являлась причиной того, что Фрэнку не хотелось становиться врачом, и, держа в голове сегодняшний случай, я вдруг сказал:
– Что меня удивляет, Фрэнк, так это почему ты не подался в духовенство. Это ведь так… так очевидно. Мало того что порадовал бы мать, ты из тех людей, у кого для этого есть призвание.
Он посмотрел на меня, а затем, к моему изумлению, расхохотался – по-мальчишески, очень естественно.
– На этот вопрос тебе не придется долго ждать ответа, мой дорогой. Я хочу, чтобы на следующей неделе ты кое с кем познакомился, с особой личностью. – Не успел я расспросить его, кто это, как он улыбнулся через плечо и надавил на педаль. – Поехали быстрей, а то упустим полчаса общения с твоим другом Каноном.
Да, случилось невероятное, и, к радости Фрэнка, пусть и не без примеси огорчения, Дингволл стал практически моим приемным отцом. Однажды по дороге из школы я наткнулся на удручающую картину. Фрэнк, испуганный и бледный, стоял на коленях в сточной канаве перед двумя нашими главными мучителями, братьями Бьюкенен – они наклонились над ним, младший держал в руках банку с жидкой грязью.
– Исповедуйся в своих грехах, Эннис, или мы будем крестить тебя вот этим. Давай начинай: «Святой отец, я убил кота…»
Вмешательство, каким бы неприятным оно ни было, являлось единственным возможным решением в этой ситуации. Я выхватил банку с грязью, прямым ударом вывел из строя младшего Бьюкенена, а затем набросился на его старшего брата. Тяжелый урон понесли обе стороны, но мне досталось больше всех, и, несомненно, потому, что я плохо дрался, но тут внезапное видение затмило дневной свет – сам Дингволл, одетый для «выхода в город» в свое неизменное, приличествующее духовному лицу длинное черное пальто, с черным зонтиком острием вверх и в своей знаменитой высокой шляпе, благодаря которой его было видно за милю. Страшное зрелище, настоящий фантом папизма, перед которым, еще до того, как зонтик начал действовать, Бьюкенены, к моему облегчению, сникли и попятились, так что я мог перевести дух.
Какие-то мгновения Канон молчал, а затем сказал, повернувшись к Фрэнку, который, по-прежнему бледный, скорчившийся, прижимался к стенке:
– Иди домой, мой мальчик, и полежи, пока не придешь в себя.
Затем он взял меня за руку, отвел в пресвитерий и поднялся со мной наверх в свой кабинет. Все еще молча он стал приводить меня в порядок. У меня была сильно разбита губа, распухло ухо, под глазом был неизбежный синяк, не говоря уже об ободранных костяшках пальцев и страшной ссадине на голени, по которой уже пустой банкой засадил под конец младший Бьюкенен.
– Крепкие ребята эти Бьюкенены, – пробормотал Канон, возясь с ватой и йодом и все еще не сняв шляпы. – Слава богу, у тебя хватает той же доброй шотландской крови.
Когда он закончил обрабатывать мои ссадины, я сел. Он посмотрел на меня, подошел к шкафу, достал бокал для вина с эмблемой чертополоха
[146] и бутылку.
– Столовая ложка этого тебе не повредит. Это настоящий «Гленливет»
[147].
Да, вкус был что надо.
– Ну, Кэрролл, – продолжал он, – ты несколько недель довольно ловко избегал меня, но я рад, что познакомился с тобой. И притом в таких не совсем уж неблагоприятных обстоятельствах. – Он одарил меня улыбкой, полной бесконечного обаяния. – Поскольку мы больше не чужие друг другу люди, я приглашаю тебя сюда, в мой кабинет, вместе с твоим приятелем Эннисом, каждую пятницу после школы, чтобы обсуждать текущие события, литературу, даже теологию. Ты согласен?
Моя голова все еще звенела от удара по уху. Я согласился.
– Отлично. – Он достал часы. – Поскольку я должен идти на заседание правления школы, на которое уже опаздываю, можно поинтересоваться, как ты собираешься объяснить свой нынешний вид бабушке с дедушкой?
