– Поверит, никуда не денется, – спокойно говорит Кейт.
На ум приходят рисунки. Сумела ведь Кейт убедить школьную администрацию в своем авторстве.
– Расстояние не такое уж и большое, – продолжает Кейт. – Если положить на клеенку т-те…
Кейт замолкает. Слово «тело» она произнести не в силах.
– Кейт, ты вовсе не обязана сознаваться! – выпаливаю я.
– Обязана.
Она подходит ко мне, гладит меня по щеке, заглядывает в глаза. На миг тонкие, нервные губы трогает печальная улыбка.
– Запомните, девочки: я вас люблю. Я вас всех очень сильно люблю. Простите меня. Выразить невозможно, как я сожалею, что впутала вас. А теперь я должна покончить с этой историей. Так будет лучше для всех. Мне пора сознаться.
– Кейт… – Тея, бледная, как полотно, способна вымучить только это слово.
Фатима встает, трет щеки ладонями, будто не верит, что наша дружба сейчас закончится – да еще вот так.
– Я тебя правильно поняла, Кейт?
– Правильно. Это – конец. Вам больше не надо бояться. Простите меня.
Кейт смотрит на Фатиму, переводит взгляд на меня, затем – на Тею.
– Хочу, чтобы вы знали: мне очень стыдно. Мне очень, очень жаль.
Да ведь Амброуз в предсмертной записке говорил практически то же самое! Других способов все исправить я не знаю… Не хочу, чтобы ты жила с чувством вины…
Кейт берет лампу и начинает подъем по лестнице. Верный белым, призрачным пятном маячит сзади. А по моим щекам, повторяя за дождем, стучащим в окна, бегут слезы. Потому что Кейт права. Это – конец. Конец, который я не могу и не хочу принять.
Уже глухая ночь. Поднимаюсь в спальню, даже не надеясь, что усну. В перспективе – лежание в темноте, прокручивание в голове бесчисленных вопросов. Да, еще я буду прислушиваться к дыханию Фрейи. Но я не просто устала – я вымоталась. Я словно выжатый лимон. Валюсь на кровать, не раздевшись, и отключаюсь, едва голова касается подушки. Сны мои тревожны и тяжелы.
Не представляю, сколько времени провожу в забытьи. Будят меня голоса из мастерской, точнее, из спальни Кейт. Там ссорятся, что-то в интонациях вызывает мороз по коже.
Несколько секунд уходит на то, чтобы вернуться в действительность, отбросить образы Кейт, Амброуза и Люка, которыми был полон мой сон, и сориентироваться во мраке. Сверху в потолочные щели сочится тусклый свет; мигает оттого, что кто-то бегает взад-вперед по комнате. Разговаривают на повышенных тонах. Голоса звенят, и звенит стакан с водой возле кровати, и сами стены, кажется, сотрясаются.
Нашариваю выключатель ночника. Щелкаю. Вспоминаю про неисправную проводку. Черт. Лампу забрала Кейт. В любом случае у меня нет спичек. Даже свечу зажечь нечем.
Продолжаю лежать и прислушиваться. Кто говорит и с кем? Кейт – сама с собой? Или Фатима и Тея подступили к ней с дальнейшими расспросами, не позвав меня?
– Не понимаю. Ты ведь этого всю жизнь хотел, разве нет?
Голос, хриплый от слез, принадлежит Кейт. Сажусь в постели, стараюсь дышать тише – чтобы расслышать каждое слово. Кейт что – по телефону говорит?
– Ты хотел, чтобы я понесла наказание, верно? – продолжает Кейт.
На сей раз она добивается ответа. Но отвечают ей не только словами. Сначала слышится что-то вроде долгого стона, затем – яростный рык. От него заходится сердце.
– Я думал, все будет по-другому.
Это голос Люка. И в нем – невыносимая боль.
На размышления времени нет. Вскакиваю, выскальзываю из комнаты, бегу к спальне Фатимы, дергаю дверную ручку, зову, прильнув к замочной скважине:
– Фати, Фати, проснись!
Несколько секунд – и дверь открывается. Фатима таращится во тьму, и глаза ее расширяются, когда я указываю вверх и она слышит скрип досок. Мы обе едва дышим.
– Тогда чего же ты хочешь? Чего?
Слов почти не разобрать из-за рыданий – но говорит явно Кейт.
– Чего тебе надо, если не этого?
Фатима вцепляется мне в руку, шепчет:
– Там что – Люк?
Молча киваю. Сейчас важно услышать ответ Люка.
– Я никогда не испытывал к тебе ненависти. Как ты можешь такое говорить? Я тебя люблю… Всю жизнь любил.
– Что там происходит? – в ужасе шепчет Фатима.
Качаю головой. Прокручиваю услышанное вечером от Кейт. Господи. Кейт, Кейт! Неужели она взяла вину на себя?
Люк произносит что-то неразборчивое. Голос Кейт больше похож на ультразвук. Слышится грохот. Кейт вскрикивает – от боли? От страха? Попробуй пойми. Снова вступает Люк. Эта фраза еще менее внятная, чем предыдущая. Одно не вызывает сомнений: Люк на грани срыва.
– Надо ее спасать, – шепчу Фатиме.
– Разбудим Тею. Вдвоем нам с Люком не справиться. Он, похоже, пьян.
Фатима права. Звуки сверху свидетельствуют о том, что Люк не в себе.
– Я всегда тебя одну любил, – доносится с третьего этажа. В голосе – боль и горечь. – Сам бы рад переключиться – а не мог и не могу. Я бы на что угодно пошел, лишь бы с тобой не разлучаться.
– Я бы тебя не оставила, – рыдает в ответ Кейт. – Надо было просто подождать. Я бы его убедила. Он бы вернул тебя. Почему ты ему не верил? Почему не верил мне?
– Я не мог… – Люк на мгновение умолкает и с усилием продолжает: – Не мог этого допустить. Чтобы он отправил меня обратно.
Тея спит на первом этаже. У нее не заперто. Вламываемся в спальню, Тея подскакивает, лицо перекошено от страха. Разглядев, что это всего-навсего мы с Фатимой, Тея ужасается. Теперь ее глаза выражают удивление.
– Девочки, вы чего?
– Здесь Люк, – выдыхаю я. – Нам кажется… нам кажется, что мы… сделали неправильные выводы.
– Что?
Тея вскакивает, натягивает футболку.
– Вот черт! Кейт цела?
– Мы не знаем. Люк сейчас у нее. Они ссорятся. Вещами бросаются.
Тея уже выскочила из спальни и бежит к лестнице.
Ее опережает новый звук, громче прежнего. Похоже, теперь швырнули стул или стол. На мгновение мы замираем. Затем раздается вопль. С грохотом раскрывается дверь, и две пары ног несутся по ступеням.
Тут-то он и достигает моих ноздрей – запах, от которого падает сердце. Парафин. Пахнет парафином. Еще мгновение – и доносятся странные звуки. Откуда они, что их производит, я пока не понимаю, но меня охватывает первобытный ужас.
Лишь когда на лестнице появляется Кейт, вся бледная, мне становится ясна природа странных звуков. Это трещит древесина, охваченная пламенем.
– Кейт, что происходит? – спрашивает Фатима.
– Вон из дома! – Кейт проскакивает мимо Фатимы, распахивает входную дверь. Видя, что мы не шевелимся, кричит: – Оглохли, что ли? Вон из дома! Горим! Лампа разбилась, парафин вытек!
