После того как Кальпурния и ее отец Пизон передали личные дела Цезаря, его секретаря и принадлежавшие Цезарю богатства, чтобы исполнить его волю, Антоний созвал заседание сената на 17 марта. По его настоянию сенат одобрил все великие начинания Цезаря, потом Антоний объявил общую амнистию и встретился с убийцами, сознавая, что если он накажет их, вновь вспыхнет гражданская война. Но оставить их безнаказанными означало бы признать их правоту, поэтому начался период «вооруженного нейтралитета, когда Антоний осуществлял правление по примеру Цезаря»
[372], руководствуясь его записями, рекомендациями секретаря и, конечно, советами Клеопатры.
Когда 17 марта в доме Антония зачитали завещание Цезаря, Клеопатра едва ли удивилась, что ни она, ни Цезарион как иностранцы не упомянуты в завещании, хотя позднее Антоний объявил сенату, что Цезарь сам признал себя отцом Цезариона. В то же время более позднее добавление о назначении опекунства «сыну, буде таковой родится»
[373] почти определенно относится к Клеопатре, которая, по всей вероятности, была опять беременна, когда Цезарь пал жертвою убийц.
После оглашения завещания накрытое саваном тело Цезаря отнесли на форум, где его поместили для прощания на ложе из слоновой кости, устланном пурпуром и золотом. В изголовье выставили его разорванную с пятнами крови пурпурную тогу. Временное мемориальное сооружение венчала восковая фигура со следами двадцати трех ран, поворачивающаяся с помощью механического приспособления. Такие фигуры у римлян обычно несли во время триумфальных процессий.
Тело и восковая фигура также выставлялись в вызолоченной постройке наподобие храма Венеры-Прародительницы, которая отождествлялась с Исидой-Хатхор — «Золотой», и поскольку золотые погребальные святилища характерны для древней египетской традиции, вполне возможно, что Клеопатра имела отношение к организации похорон Цезаря. Хотя, конечно, ничто не могло вернуть Цезаря, его преображение в Осириса, по египетским поверьям, укрепило бы ее роль как Исиды, а его обожествление возвысило бы ее статус и статус их сына Цезариона. Стараясь создать ореол божественности вокруг Цезаря, Клеопатра, несомненно, действовала рука об руку с Антонием и в их взаимных интересах. Антоний объявил, что Цезарю будут возданы все человеческие и божественные почести. Антоний также возглавил похоронную процессию государственных чиновников, музыкантов и профессиональных плакальщиков в масках на форум, где собралась огромная толпа людей с зажженными свечами.
Антоний обошелся без официального панегирика, а произнес яркую речь как искусный оратор греческой школы и тем самым завоевал себе друзей как среди горожан, так и сельских жителей. Повторив клятву, которую давали Цезарю все сенаторы, он с чувством произнес фразу из популярной драмы, в которой герой Александра, Ахилл, восклицал: «Не я ль моим убийцам был спасителем?»
[374] Когда чувства толпы хлынули через край, она начала действовать по своему разумению. Хотя предполагалось перенести тело на большой погребальный костер, приготовленный на Марсовом поле, люди подожгли постамент на форуме, где был выставлен гроб. В огонь полетели скамейки должностных лиц, судейские стулья, ветки деревьев и все, что попадало под руку. Солдаты Цезаря швыряли в пламя оружие, что несли во время его триумфов. Женщины кидали свои драгоценности и даже туники и амулеты детей, чтобы огонь поглотил его тело и высвободил душу.
Хотя Цицерон утверждал, что Антоний первый поднес горящие факелы к погребальному сооружению, имеется описание по меньшей мере одного свидетеля, где говорится, что неожиданно «появились двое неизвестных, подпоясанных мечами, размахивающие дротиками, и восковыми факелами подожгли постройку»
[375]. И если учесть пристрастие Клеопатры обращать в театрализованное представление событие государственной важности, в том числе попытку коронации Цезаря во время незадолго до этого проходившего праздника Луперкалий, кажется весьма вероятным, что эти двое «неизвестных» могли быть актерами, загримированными под Кастора и Полидевка, мифических героев-близнецов, популярных как в Александрии, так и в Риме. Этому событию посвятили свои стихи придворные поэты. В них описывалось, как сами боги явились к Цезарю и что богиня Веста, хранительница вечного огня, который поддерживали в ее храме девственницы-весталки, провозгласила:
Мужа я скрыла сама, двойником его подменивши.
Что поразили клинки? Цезаря призрак пустой
[376].
Когда охватившая народ скорбь вылилась во всеобщую истерию, кто-то из толпы бросился поджигать дома Брута, Кассия и других известных заговорщиков. Одного человека, принятого за убийцу, тут же растерзали, а его голову, насаженную на копье, носили по улицам. Массовую резню предотвратило лишь то, что Антоний контролировал ситуацию в городе. Многие из участников заговора бежали из Италии в страхе за свою жизнь. Брат Брута признал, что «мы должны покориться судьбе; нужно перебраться на Родос или куда-нибудь еще. При благоприятном стечении обстоятельств мы вернемся в Рим. А так нам придется жить в изгнании, в крайнем случае мы прибегнем к последнему средству…»
[377]. То, что народ не поддержал их, показывает, насколько далека была республиканская элита от народа, который Цезарь так эффективно использовал в своих интересах и который продолжал скорбеть о нем и чтить его память.
Урну с прахом Цезаря поместили рядом с урной его дочери Юлии в родовой усыпальнице. На форуме воздвигли двадцатифутовую колонну из нумидийского мрамора со скромной надписью «Отцу Отечества». Антоний приказал замуровать входы в курию и больше никогда не использовать ее, а титул диктатора навсегда отменил.
Антоний взял бы под свою защиту и опеку Клеопатру и Цезариона, пожелай они остаться в Риме, но она не захотела этого: Октавиан получил письмо от матери, извещавшей его об убийстве двоюродного деда и о содержании завещания. Он быстро расстался со своей студенческой жизнью в Македонии и поспешил в Рим, чтобы заявить права на наследство. Клеопатра прекрасно понимала, что он будет представлять угрозу для жизни настоящего сына Цезаря — Цезариона.
Наверное, в это время Клеопатра потеряла их второго ребенка примерно при таких же обстоятельствах, при каких в 55 году до н. э. дочь Цезаря, Юлия, потеряла ребенка от Помпея, когда увидела его окровавленный плащ после бурной народной сходки и представила себе худшее. Несмотря на строгую цензуру, которой Октавиан подверг написание истории в более позднее время, имеются некоторые сведения, в частности, в обширной переписке Цицерона, что у Клеопатры произошел выкидыш спустя месяц после смерти Цезаря. Выразив огорчение по поводу выкидыша, случившегося у жены Кассия из-за того, что ее муж принимал участие в убийстве Цезаря, Цицерон сразу после этого написал такую фразу: «Что касается царицы, — я хотел бы, и даже насчет сына Цезаря»
[378]. Возможность того, что эта загадочная ремарка относится ко второму ребенку Цезаря и Клеопатры, подкрепляется упоминаниями о неримских детях Цезаря и внесенным им положением в завещании о сыне, который мог бы родиться у него.
