С наступлением весны нужно было начинать работу на Востоке — вознаграждать тех правителей, что поддерживали триумвиров, и наказывать тех, кто этого не делал. Перебравшись в Азию, Антоний посетил Пергам с его знаменитой библиотекой Атталидов, где стояла огромная статуя Афины, и вызвал к себе представителей из различных провинций. После того как он потребовал выплатить в течение одного года огромные налоги за десять лет, на переговорах договорились, что эта сумма будет выплачена в течение двух лет, поскольку Антонию нужно было заручиться поддержкой соседних с Парфией государств. После встречи с иудейскими посланниками Антоний вернул Гиркану II титул верховного жреца в знак признательности за оказанную им помощь Цезарю в Александрийской войне. Уже после смерти Антипатра, эдомитского араба, формально считавшегося иудеем, который был министром у Гиркана, Антоний вместо него поставил сына Гиркана, Ирода, утвердив его своим наместником и пожаловав титул князя. Кроме того, Антоний рассудил спор за трон между двумя царями в Каппадокии, и, несмотря на непродолжительный роман с красавицей царицей Глафирой, матерью одного из претендентов, отдал престол его сопернику, прежде чем Глафира добилась своего.
Но Антоний все-таки состоял в браке. Его интересы в Риме отстаивала его энергичная жена Фульвия, «беспокойная и дерзкая от природы»
[413]. Как говорили, она имела лишь внешность женщины. Антоний признавал замечательный вклад жены в свое правление, выпуская в Галлии и Финикии монеты со своим и ее профилем, а в некоторых случаях — только с портретом Фульвии, ставшей первой римлянкой, чье изображение появилось на монетах. Она тесно взаимодействовала с оставшимся в живых братом Антония, Луцием, бывшим в то время консулом, в решении проблемы наделения землей в Италии ста тысяч воинов-ветеранов, требовавших ее. Фульвия и Луций также начали обдумывать, как устранить Октавиана.
Между тем Антоний отправился в Эфес, где находилась обитель великой богини Артемиды. Жители этого города, которые чтили Цезаря как бога и сохранили в неприкосновенности сокровища храма, слышали, что Антоний хотел, чтобы его встречали как Диониса. Когда Антоний въезжал в город, «впереди выступали женщины, одетые вакханками, мужчины и мальчики в обличии панов и сатиров, весь город был в плюще, в тирсах, повсюду звучали псалтерии
[414], свирели, флейты, и граждане величали Антония Дионисом — Подателем радостей»
[415]. Такими почестями проводилась параллель с Александром, что имело большое пропагандистское значение, поскольку Антоний собирался последовать его примеру и покорить Парфию. Подобно Авлету, его провозгласили Новым Дионисом. Этот титул, появлявшийся повсюду в Передней Азии, в данном случае мог служить противовесом притязаниям Октавиана на божественность на Западе.
Воздавая почести Артемиде в огромном храме города, Антоний, вероятно, встретился с его наиболее известной жрицей, младшей дочерью Авлета, Арсиноей, которой уже было далеко за двадцать. После того как Цезарь отправил ее в Эфес, местное духовенство стало величать Арсиною, как прежде, царицей, и во время визита Антония она могла воспользоваться случаем, чтобы поднять вопрос о возвращении этого титула.
Встретившись с единственной оставшейся в живых сестрой Клеопатры, Антоний должен был бы взвесить достоинства каждой из них и различия между ними, ибо начал разрабатывать стратегию подхода к самой Клеопатре. Он нуждался в ее содействии при проведении восточной политики, но не собирался ехать в Египет и выступать в роли просителя. Вместо этого Антоний направил к ней гонца с приглашением на встречу в Киликии (современная Турция). Зная ее желание любой ценой сохранить Египет, он предложил дать объяснения по поводу слухов, несомненно, распространенных Арсиноей, что Клеопатра якобы тайно поддерживала Кассия и Брута. Хотя это было явно ложное обвинение, он рассчитывал, что Клеопатра согласится оказать ему необходимую поддержку, чтобы усидеть на троне.
Однако он не предполагал, что Клеопатра окажется равным ему по силе партнером на таких переговорах.
ЧАСТЬ V
9
ИНТИМНАЯ ЖИЗНЬ: АНТОНИЙ И «РАСТОЧИТЕЛЬНАЯ РОСКОШЬ»
В 41 году до н. э. Марк Антоний, триумвир, император и победитель при Филиппах, пожелал, чтобы египетский фараон Клеопатра Tea Филопатор прибыла в древний город Таре. Его гонца Квинта Деллия провели в царские покои в Александрии, и, обратившись с формальным приветствием к двадцативосьмилетней государыне, восседавшей перед ним на троне, он «принялся всячески обхаживать египтянку, убеждал ее ехать в Киликию, <…> убранством себя изукрасив»
[416].
Хотя Клеопатра отвечала со свойственной ей «хитростью и редким мастерством речей»
[417], она как независимый монарх не спешила отозваться на просьбу Антония, несмотря на то что «успела получить много писем и от самого Антония, и от его друзей»
[418]. Тем не менее она допускала возможность создания нового альянса с Римом в лице Антония, ближайшего соратника Цезаря. Она знала его уже четырнадцать лет, и его стремление подражать Цезарю и Александру вкупе с любовью к греческой культуре и тягой к красивой жизни и женщинам с решительным характером служили хорошим предзнаменованием. Хотя Клеопатра не спешила с ответом, она решила встретиться с Антонием в Тарсе, но когда сама сочтет нужным, на ее условиях и в ее неподражаемой манере.
«Приготовив щедрые дары, взяв много денег, роскошные наряды и украшения, — какие и подобало везти с собою владычице несметных богатств и благоденствующего царства»
[419], она задумала с помощью легендарной птолемеевской показной пышности превратить банальную встречу в верхах в яркую демонстрацию политических намерений. Но самым мощным оружием в политическом арсенале Клеопатры было ее понимание мужской натуры. Хорошо зная о желании Антония, чтобы к нему обращались как к Дионису, богу, отождествляемому с египетским Осирисом, она решила поймать его на слове, польстив его божественности тем, что предстанет как его супруга Исида-Афродита. Хотя Клеопатра уже создала в общественном сознании представление о себе как о земном воплощении Исиды, она постарается воспользоваться случаем, чтобы выразить тонкий намек на возможность установления союза как на божественном, так и человеческом уровне.
Уже испробовав свои чары на Цезаре, «перед Антонием она предстанет в том возрасте, когда красота женщины в полном расцвете»
[420], тем более что над ней потрудилась целая армия модельеров, косметологов, парфюмеров и парикмахеров. Мужчины всегда с подозрением относились к таинственному искусству украшения женщины, способному превратить ее в богиню красоты. На политической арене это, конечно, могло привести к серьезным последствиям. В то время как иные республиканцы упрекали Клеопатру в появлении на людях, «без меры во всем свою красу разукрасив»
[421], римские поэты признавали, что «нужен уход красоте, без него красота погибает, даже если лицом схожа с Венерой самой»
[422].
