Вместе с Агриппой он выступил в поход, чтобы обезопасить северо-восточные границы Италии от возможных набегов. Они одержали победу над непокорным Иллириком (западная часть Балканского полуострова), захватили большие трофеи и дошли до границ с Македонией. Повредив себе колено, Октавиан теперь мог утверждать, что получил «достойные воина раны»
[505] в сражении. Когда Октавиан вернулся в Рим в конце 34 года до н. э., сенат решил, что он заслуживает триумфа, но правитель рассудил иначе: посчитал, что празднества следует отложить до возвращения Антония и тогда устроить торжества по поводу его победы в Армении, а также смерти Секста Помпея. Это был отнюдь не благородный жест, а желание привлечь максимум общественного внимания к длительному отсутствию Антония в Риме и к тому, что он живет отдельно от жены. Сенат установил на форуме статуи Антония и Октавиана и высказался за оказание таких же почестей их римским женам: Октавии и Ливии. Им пожаловали высокий титул «священнейших», что поставило их в один ряд с весталками, наиболее почитаемыми женщинами в Риме. Но их скромные статуи не шли ни в какое сравнение с изваянием Клеопатры в храме Венеры, построенном Цезарем. Сравнения проводились и между их мужьями, из-за которых разделилось общественное мнение: изваяния вторых «я» Аполлона и Геракла украшали храм Аполлона на Палатинском холме, где Октавиан создал свой культ в противовес божественному имиджу Антония и Клеопатры. Октавиан отлично знал, что Антоний не вернется в Рим праздновать традиционный триумф, потому что он уже прибыл в Александрию осенью 34 года до н. э. и его приветствовала, как второго Александра, ликующая толпа под руководством Клеопатры.
В ознаменование победы супруги устроили грандиозные птолемеевские празднества, какие проводились раньше в честь династического рода, ведущего начало от Александра и Диониса, с демонстрацией восточного богатства. Над толпой проплывало написанное красками полотнище с изображением Александра, участвующего в триумфальном шествии в городе Нармуфисе в Фаюме, в образе Диониса, который потом перенял Цезарь, когда был удостоен триумфа в Риме, и сейчас возрождал Антоний, играя свою излюбленную роль этого божества. Облаченный в золотистую тогу, обвитый плющом, размахивая священным жезлом Диониса, чьим именем он велел называть себя, Антоний появился перед толпой на позолоченной колеснице, следовавшей за праздничным эскортом с изваяниями богов и повозками с трофеями
[506].
Двигаясь по центральной улице Александрии, процессия повторяла маршрут, по которому следовал прежний «Новый Дионис» — Авлет. Антоний сошел с колесницы, когда она поравнялась с храмом Исиды, «Владычицы холма Египта», названной так в древнем источнике, очевидно, потому, что на вершине возвышенности находился комплекс Серапейон. Его стены, облицованные металлическими листами, сверкали на солнце, а к входу вели сто широких ступеней из белого камня. Клеопатра принимала героя-победителя, восседая над всеми на троне в черном одеянии Исиды. Когда Антоний передал ей военные трофеи и пленных, в том числе армянского царя и членов его семьи, закованных в серебряные цепи, как подобает их царскому статусу, все горожане почтительно склонились перед ней в поклоне в соответствии с церемониалом, за соблюдением которого следил юный верховный жрец Петубастис. Он также мог быть главным действующим лицом в следующем праздничном мероприятии — символическом бракосочетании Исиды и Диониса, чьи роли исполняли артисты. Тем не менее грандиозная триумфальная процессия была лишь прелюдией главного события, известного в истории как александрийские пожалования.
Это была кульминация всего, чего Клеопатра и Антоний достигли. Из того, что нам известно, спектакль начал Антоний, но поставила его, несомненно, Клеопатра. Проходивший на огромном александрийском стадионе — гимнасии, где традиционно проводились птолемеевские празднества, он явился демонстрацией богатства и всемогущества этой знаменитой пары и их растущей династии и повторением церемонии, состоявшейся в 52 году до н. э., когда Авлет представил александрийцам своих четверых детей.
Посередине стадиона возвышалась двухъярусная сверкающая серебром платформа с шестью золотыми тронами, на двух из которых — самых больших на верхнем ярусе — восседала во всем блеске сама царственная супружеская пара. Антоний в полной римской военной форме как триумвир, император и правитель восточных провинций в окружении штандартов римских легионов под охраной римского телохранителя сидел под балдахином из тонкого полотна, увенчанным двумя птолемеевскими орлами. Его жена Клеопатра «в тот день, как всегда, когда появлялась на людях, была в священном одеянии Исиды; она и звала себя Новою Исидой»
[507]. Ее черное платье резко выделялось на фоне белых стен гимнасия и среди ярких нарядов окружавших ее персон. На нижнем ярусе разместились четверо ее детей: тринадцатилетний фараон Цезарион, шестилетние близнецы Гелиос и Селена и двухлетний Птолемей Филадельф.
Антоний поднялся с трона и, являя ораторское искусство, как десять лет до этого на похоронах Цезаря, обратился с речью к александрийцам, заполнившим гимнасий. Он говорил на греческом языке как верховный жрец культа Цезаря. Отдав дань уважения божественному Юлию, он вновь подчеркнул, что «величие Римской державы обнаруживает себя не в стяжаниях, но в дарениях», и сообщил, какие территории от имени Рима отдаются его детям от Клеопатры.
Затем, провозгласив сыновей, которых Клеопатра родила от него, царями царей, он назначил старшему из них, Александру Гелиосу, Армению, Мидию и Парфию, то есть все земли к востоку от Евфрата до Индии, фактически до пределов империи Александра Великого. Шестилетнего сына Александра, чей статус был подтвержден его помолвкой с единственной дочерью мидийского царя, «Антоний вывел в полном мидийском уборе, с тиарою и прямою китарой»
[508]. Великолепная бронзовая фигурка полнощекого мальчика из Александрии I века до н. э. в таком же мидийском костюме скорее всего изображает сына Антония: он стоит на цыпочках и словно тянется рукой к своим новым территориальным владениям.
Затем Антоний объявил, что назначает своему младшему сыну, двухлетнему Птолемею, Финикию, Сирию и Киликию. Малыша также вывели вслед за старшим братом, только в македонском пурпурном плаще, сапогах и характерном македонском головном уборе кавсии, украшенном диадемой. «Это был наряд преемников Александра»
[509]. Потом мальчики приветствовали родителей, что они, без сомнения, хорошо отрепетировали, «и одного окружили телохранители-армяне, другого — македоняне»
[510], как было положено по их статусу.
После этого настал черед единственной дочери Клеопатры, шестилетней Клеопатры Селены, которая получила в удел обширные территории Киренаики (восточная Ливия) и Крит в придачу. Сама девочка, по-видимому, изображена на бронзовой пластине в образе Селены-Исиды с братом близнецом Гелиосом-Гором; они оба держат длинные скипетры и двойной рог изобилия. Вполне возможно, что на пластине отражен момент, когда им действительно вручали скипетры на той торжественной церемонии.
