В зале аэропорта Грегуар-Кайибанда нас ждала Эзеби, мамина тетя, ненамного старше ее, которая не пожелала покидать Руанду. Мама считала ее за старшую сестру, которой никогда не имела. Кожа у Эзеби была такой же светлой, как моя. Удлиненное лицо, как у всех женщин в семействе, высокий выпуклый лоб, маленькие уши, изящный затылок, чуть выступающие передние зубы с щелочкой между ними, нос и веки в веснушках. На ней была черная плиссированная юбка до полу, а жакет с накладными плечами придавал ей сходство с садовым пугалом. Ана как-то ездила к ней на неделю, я же увидел ее впервые. Она растроганно прижала меня к своей нежной щеке, пахнущей душистым маслом ши.
Эзеби жила в своем доме в центре Кигали; овдовев, она воспитывала в одиночку четверых детей: трех дочерей и сына, от пяти до шестнадцати лет. Их звали Кристель, Кристиана, Кристиан и Кристина.
Дочки тетушки Эзеби набросились на Ану и не отпускали ее от себя ни на шаг. Она была для них почетной гостьей, куклой, которую они хотели беспрерывно холить и лелеять. Сестры отнимали ее друг у друга, дрались за право расчесывать ее такие необычные для них гладкие волосы. По стенам их комнаты были развешаны фотографии — они вместе в Аной, — сделанные год назад, в рождественские каникулы.
Кристиан, мой ровесник, радостно разглядывал меня своими смеющимися глазами. В болтливости он не уступал близнецам, а в любопытстве ему вообще не было равных. Он задал мне тысячу и один вопрос о Бурунди, о моих друзьях, о спорте — какой я люблю? Сам он был капитаном школьной футбольной команды, очень этим гордился и сразу потянул меня смотреть на кубки и медали, полученные им на разных соревнованиях и выставленные на комоде в гостиной. Он, трепеща от нетерпения, ждал начала турнира на Кубок Африки, который должен состояться в Тунисе. Его любимая команда, сборная Камеруна, не прошла отбор, поэтому он решил болеть за Нигерию.
За ужином тетя Эзеби травила всякие смешные байки, а мама, слушая ее, смеялась до слез. Например, тетушка с неподражаемым юмором рассказывала, как они с мамой, девчонками, проводили каникулы в бурундийском скаутском лагере. Беды и испытания, через которые пришлось пройти нашей семье, превращались у нее в череду веселых историй и захватывающих приключений. Дети с жаром ей помогали: подбадривали, аплодировали, иной раз заканчивали рассказ вместо нее или подсказывали французские слова. После ужина она велела всем готовиться ко сну, дети послушались ее и устроили потешную суматоху. Девочки, схватив зубные щетки вместо микрофонов, пели и танцевали перед большим зеркалом в ванной. Кристиан напялил вместо пижамы футболку с Роже Милла
[19]. Он любил перед сном пошвырять мячик о стенку своей спальни, увешанную портретами футболистов. После этого он, по его словам, точно знал: ему приснится, как он забивает голы в финале чемпионата мира.
Тетя Эзеби погасила свет, и через две минуты он уже спал. Я тоже почти засыпал, как вдруг услышал голос Пасифика. И тут же побежал в гостиную. Я ожидал увидеть Пасифика в военной форме, а он был просто в джинсах, рубашке и белых кроссовках. Он подхватил меня и поднял к потолку: «Габи! Смотри-ка! Уже настоящий мужчина! Скоро дядю перерастешь!» У него было все такое же ангельское лицо, такие же повадки вольного поэта, но изменился взгляд — стал тверже. Тетя Эзеби со связкой ключей в руках закрывала на два поворота все двери в дом. Потом она вошла в гостиную из кухни и выключила висячую лампочку. Спустя секунду щелкнула зажигалка, и на низком столике загорелась свеча. Пасифик уселся в кресло напротив мамы. Она велела мне идти спать — у них был взрослый разговор. Я неохотно вышел, но, вместо того чтобы вернуться в постель, спрятался в коридоре за дверью, так что меня никто не видел, а я видел и слышал все. Тетя Эзеби наконец тоже села, и Пасифик сказал маме:
— Спасибо, старшая сестрица, что так быстро приехала. Прости меня за спешку. Я не мог тянуть со свадьбой. Семья Жанны очень набожная, им важно, чтобы все было как принято, по заведенному порядку. Поэтому нам надо сначала пожениться, а уж потом объявлять, что мы ждем ребенка. Понимаешь?
Он озорно подмигнул.
Мама немного помолчала, как будто проверяя, не ослышалась ли, а потом с радостным возгласом крепко обняла Пасифика. Тетя Эзеби, уже знавшая эту новость, широко улыбалась. Но Пасифик очень скоро высвободился из маминых объятий и сказал серьезным тоном:
— Сядь, пожалуйста, я должен тебе еще кое-что сказать.
Он помрачнел и кивнул тете Эзеби — та бросилась к окну и, быстро выглянув на улицу, закрыла жалюзи и задернула занавески. А потом села рядом с Пасификом под заключенной в затейливую пластмассовую рамку пышной студийной черно-белой фотографией, на которой красовалась она сама со своим мужем и детьми. Почему-то улыбалась на этом снимке только она одна. Все остальные напряженно застыли перед аппаратом.
Пасифик придвинул кресло поближе к маме, так что коленки их соприкоснулись, и заговорил еле слышно:
— Слушай внимательно, Ивонна. Это очень серьезно. Положение гораздо хуже, чем кажется. Наша разведка перехватила тревожные сообщения и обратила внимание на некоторые признаки, судя по которым, здесь готовится что-то ужасное. Хуту-экстремисты не хотят делить власть с нами, то есть с РПФ. Они пойдут на все, чтобы отменить мирные соглашения. Намечено уничтожить всех лидеров оппозиции и всех влиятельных в обществе умеренных хуту. А потом возьмутся за тутси…
Он прервался, настороженно осмотрелся и прислушался — нет ли каких-нибудь подозрительных звуков. Но снаружи доносилось только мерное кваканье лягушек. Сквозь закрытые жалюзи пробивался бледный красноватый свет фонаря. Пасифик, так же шепотом, продолжил:
— Мы боимся, что будет большая резня по всей стране. Такая, по сравнению с которой все прошлые убийства покажутся всего лишь разминкой.
Свечной луч отбрасывал тень Пасифика на стену. Лица его было почти не видно в потемках. Казалось, только глаза сияют в полумраке.
— Повсюду в провинции людям раздают мачете, в Кигали существуют крупные тайные склады оружия, добровольцы при поддержке армии проходят военное обучение, в каждом районе распространяют списки лиц, которых собираются ликвидировать, в ООН имеется информация, что власть в состоянии убивать по тысяче тутси каждые полчаса.
По улице проехала машина. Пасифик замолчал, подождал, пока она отъедет подальше, и снова зашептал:
— Всего, что нас ждет, не перечислить. Наши семьи обречены. Мы в кольце смерти, скоро она на нас обрушится, ловушка захлопнется.
Мама, растерянная, ошарашенная, заглядывала в глаза тете Эзеби, ища в них подтверждение услышанному, но та печально уставилась в пол.
— А как же Арушские соглашения? Переходное правительство? — испуганно пробормотала мама. — Я думала, война кончилась и все улаживается. Как это можно, чтобы в Кигали произошла такая бойня, о какой ты говоришь, ведь тут столько голубых касок? Не может этого быть…
— Достаточно убить несколько белых — и все они будут эвакуированы из страны. Это входит в их план. Великие державы не станут рисковать жизнью своих солдат ради каких-то несчастных африканцев. И экстремисты это знают.
