– Дождь умыл ему лицо, – добавила Нук.
– Потом приехали другие машины «скорой помощи» и полиция. Мы не хотели, чтобы нас нашли, поэтому взяли спальные мешки, деньги и побежали от них по улице.
– Другие машины «скорой помощи»? Какие другие?
– У них не было ангела.
– То есть Дэви, моего ангела?
– Нет, ангела на двери. Un angelito
[32].
– Там на двери нарисован ангелочек?
– Да.
– На какой двери?
– На водительской. Может, на другой тоже, но мы не видели.
– Чем-то еще та «скорая» отличалась?
– Может, словами на боку машины, но они были не испанские, и я не знаю.
– А цветом она не отличалась?
– Нет, она была белая с оранжевой полосой. – Хуанита пальчиком прочертила горизонтальную линию. – И со змеей на палочке в синей… – Она макнула пальчик в лимонад и нарисовала на столе X с вертикальной чертой, эмблему службы Экстренной медицинской помощи. – Como un asterisco
[33].
Официант и официантка принесли подносы, и Милли откинулась на спинку стула – еду им подали со стандартной присказкой: «Осторожно, тарелка очень горячая».
Милли ела рыбные тако – филе махи-махи в мягких кукурузных тортильях под соусом сальса фреска и с капустным салатом с тмином и лаймом. Руисы – лепешки буррито с мясом.
– Мясо Руисы едят нечасто, – пояснил Порфиро. – Для них это экзотическое лакомство. Они жили около озера, ловили рыбу и держали кур-несушек. Ели главным образом фасоль и кукурузу. Иногда – оленину, чтобы урожай не терять.
В глазах у Милли отразилось недоумение, и Порфиро пояснил:
– Олени поедали урожай, поэтому их убивали, а потом…
– А-а… ¿Está bueno?
[34] – спросила Милли, показывая на еду.
– ¡Si! – воскликнула сеньора Руис и жестом предложила Милли попробовать.
Милли отрезала кусок рыбного тако, переложила женщине на тарелку, потом отрезала чуть-чуть от нетронутой стороны мясного буррито и отправила себе в рот.
– ¡Delicioso! Muy sabroso!
[35] – похвалила она, покачивая ладонью.
Сеньора Руис застенчиво улыбнулась, потом посерьезнела и снова заговорила, жестом велев Порфиро переводить.
– Хорошо, что у вас есть деньги. Женщине, у которой пропал муж, очень тяжело. Если вы попросите вернуть деньги, которые дал нам ваш муж, я пойму. Когда боевики захватили нашу деревню, у нас отняли все, даже кур, и жизнь стала невыносимой.
Милли подняла руки:
– Yo no quiero dinero. Tengo bastantes
[36]. – Испанских слов не хватало, и она попросила Порфиро: – Скажи ей, что я просто пытаюсь найти мужа.
Порфиро перевел, и сеньора Руис взволнованно закивала:
– Я знаю, каково это. Надеюсь, Господь вернет вам мужа. Раз у вас есть деньги, пусть уж его освободят за выкуп. В нашем случае боевиков интересовала только земля, и не спрячься мы с девочками в джунглях, наверное, тоже погибли бы.
– Зачем вы приехали сюда, в Вашингтон? Неужели в Чьяпасе вам места не нашлось?
Сеньора Руис склонила голову набок, задумавшись, потом сказала что-то, и Порфиро перевел:
– Я собираюсь к родне в Наху.
Следующую фразу сеньоры Руис Порфиро вообще не понял. Тогда женщина выразилась иначе.
– Господь хотел, чтобы сначала она приехала сюда. По пути, мол.
Порфиро обескураженно пожал плечами, а от следующей фразы окончательно растерялся, но сеньора Руис повторила ее. То же самое она говорила, когда их с Милли только представили друг другу.
– ¿Que soñaste?
– Она спрашивает, какие сны вы видите, – перевел Порфиро. – У нее на родине люди так приветствуют друг друга. – Порфиро нащупал что-то у себя на груди, прямо под рубашкой, и без особой охоты добавил: – Они считают, что сны напрямую связаны с тем, что случится или уже случилось.
Ему это не нравится, отметила Милли. На шее у Порфиро блеснула серебряная цепочка. Он распятия касается?
Милли хотелось подобрать вежливую отговорку, невинную ложь о том, что ей ничего не снится. С тех пор как исчез Дэви, она спала плохо. Накануне в одном номере с Соджи – в кои веки не с Дэви и не одна – Милли ворочалась почти до самого утра.
Впрочем, на заре Милли приснилось нечто странное, и она решила поделиться с Руисами, пооткровенничать в ответ на зацепки, которые они ей дали.
– Я долго не могла заснуть, а когда наконец заснула, то увидела себя: я ворочалась на кровати, то и дело натыкаясь на булавку. Булавка колола меня, я выкидывала ее на пол, только в постели их оказалась целая тьма. Во сне я не могла заснуть, пока не постелила на них красное покрывало.
Порфиро перевел ответ сеньоре Руис. Та попросила уточнить значение отдельных слов, потом взглянула на Милли и задала другой вопрос:
– Какого цвета у вас покрывало? Не во сне, а в реальности?
– В отеле? Зеленое с желтыми орхидеями.
Сеньора Руис кивнула и спросила снова, но Порфиро вопрос не понял, и она его перефразировала.
– Она спрашивает, какой у вас онен. Ну… Какой тотем у вашего рода? Мол, иностранцы часто не знают, какой у них тотем. – Порфиро быстро перекрестился и снова потрогал рубашку.
Милли заморгала:
– Понятия не имею.
Порфиро перевел, и сеньора Руис заговорила снова.
– Она говорит, что для толкования сна полезно знать тотем. Судя по символам в твоем сне, ну, так, как ты описываешь кровь и змей, твой тотем – коата, поэтому ты дальняя родственница ее клана.
– Какие змеи? Какая кровь?
Порфиро спросил сеньору Руис и перевел объяснение.
– Шипы, булавки, иголки, веревка – символы змей. Красное покрывало – кровь.
Милли содрогнулась. Она чувствовала нездоровое очарование рационального человека иррациональным явлением. Есть же вещи, которые она не может объяснить. Взять хотя бы способности Дэви.
– Мой сон что-то говорит о будущем?
Порфиро уточнил.
– Она утверждает, что во сне есть предупреждение. Мол, если вовремя его заметить, можно спастись от беды. Мол, предупреждение – это еще не приговор. Я же говорил, что, когда к ним явились боевики, она с детьми убежала в джунгли? Накануне ей приснился сон.
