К числу структур большой длительности относятся, например, ландшафт, климат (они ведь тоже меняются, но мы этого не замечаем или почти не замечаем). Это социально-экономический строй, например, феодализм. Это материальные основы жизни, например, каменный век или эпоха машинного производства. Сюда же относятся такие феномены, как ментальность, картина мира.
О последних понятиях следует сказать несколько подробнее. Они, эти понятия, могут пониматься как синонимы. Собственно говоря, заменить термин «ментальность» термином «картина мира» предложил А. Я. Гуревич, который сам некогда принес слово «ментальность» в отечественную историческую науку. Дело в том, что ныне оная «ментальность», почему-то чаще всего в немецкой форме «менталитет», стала расхожим публицистическим словечком — потому-то Арон Яковлевич и предложил заменить его. Если же обратиться к первоначальному значению этого термина, то это некий набор представлений, дающих самое общее понятие о мире: представления о пространстве, времени, личности, законе, собственности, власти. Это не теории, оные категории даже не подвергаются рефлексии, кажутся само собой разумеющимися (но мы увидим, что они, например в Средневековье, куда как отличались от наших). Так вот, ментальность видится чем-то постоянным, неизменным. И, кроме того, по выражению современного французского историка Жака ле Гоффа, «ментальность — это то общее, что было в сознании Цезаря и любого солдата из его легионов, у Людовика Святого и любого крестьянина в его владениях, у Колумба и любого матроса на его каравеллах».
Средневековье есть «время большой длительности»: феодализм, аграрная экономика, средневековая ментальность.
Время средней длительности, время конъюнктур — это время, например, экономических циклов (скажем, подъем экономики в средневековой Европе в XI–XIII вв. и спад XIV–XV вв.), постоянных политических коллизий (распри между Англией и Францией с XI в. до по меньшей мере XV в.), перемен в техническом оснащении (появление стремени и особой упряжи для лошадей и их внедрение в VI–VII вв.).
Краткое же время — это, как сказано, время событий. Правда, любое деление условно, так что остаются вопросы. Противостояние христианства и ислама — это некое постоянство для Средних веков или все же конъюнктура, ибо когда-то воевали больше, когда-то меньше? Столетняя война 1337–1453 гг. — событие или конъюнктура? Так что будем рассматривать все причины, помня об условности делений и определений. Начнем с причин, лежащих на поверхности, с событий, связанных с вторжением «нечестивого народа».
Видимые причины крестовых походов
Итак, на первый взгляд причины его ясны: помощь христианам Востока и желание покончить с угнетенным положением Святого Города. Но приглядимся к этим причинам.
Действительно, хотя Сирия и Палестина еще к 640 г. (Иерусалим в 638 г.)
[3] вошли во владения приверженцев молодой и очень активной религии — ислама (о политических перипетиях на этой территории мы скажем ниже), там оставалось (и проживает поныне) немало христиан разных толков. Среди них были православные (они назывались и называются ныне мелькитами, то есть «людьми царской веры», от араб. mlk — «царь»; дело в том, что до исламских завоеваний указанные земли принадлежали Византии, где православная религия была государственной). Были там и приверженцы различных христианских конфессий, еще с V в. считавшихся еретическими: монофизиты, отрицавшие человеческую природу Христа, и несториане, заявлявшие, что Бог Сын пребывал в человеке Иисусе, никак не соединяясь с Ним, так что Бог не мог страдать на кресте. Среди этих христиан всех исповеданий имелись и арабы, и сирийцы (сегодня почти полностью ассимилированные в этих местах арабами, но все же сохранившиеся — это нынешние айсоры), и армяне, и греки.
Помимо того, турки захватили некоторые провинции Ромейской державы и угрожали покорить и остальные. Так что христианский Восток оказался перед лицом серьезной опасности, от которой его вроде бы мог спасти христианский Запад. Правда, отношения между ними были не безоблачными, как и не слишком доброжелательным являлось отношение ортодоксальных христиан к монофизитам (так называемые Египетская коптская церковь, Сиро-яковитская церковь, Армяно-григорианская церковь) и несторианам (так называемая Халдейская церковь). Несториане были осуждены тогда еще единой Православной кафолической (то есть вселенской), она же ортодоксально-католическая, церковью в 431 г., монофизиты — в 451 г. В 1054 г. произошел непреодоленный доныне раскол между Православной и Католической церквами.
Непростыми являлись и отношения между Западом и Востоком на уровне государств. С тех пор как Карл Великий в 800 г. короновался короной Римской империи, византийские василевсы (так по-гречески там именовали императоров Нового Рима) отказывались признать этот титул за каким-то варваром. В крайнем случае его и его преемников соглашались именовать императорами франков, но не Рима же!
Еще одно яблоко раздора находилось в Южной Италии. Там были и местные лангобардские княжества, и владения Византии, сохранившиеся после вторжения германского племени лангобардов в VI в., и земли, захваченные арабами (они завоевали Сицилию в 831–888 гг.). Но с 1039 г. в Южную Италию стали проникать, сначала как наемники лангобардских правителей, призванные защищать своих хозяев от морских набегов арабов с Сицилии и из Туниса, выходцы из Нормандии. Они быстро освоились на новых местах, захватили власть в ряде княжеств, а также владения не только арабов, но и Византии. Эти, как их назвали позднейшие историки, «италийские, или южноиталийские, норманны»
[4] создали целый ряд феодальных владений, которые со временем объединятся. В 1046 г. вместе с одиннадцатью своими братьями в Италию прибыл выходец из мелкого нормандского дворянского рода Отвилей Роберт (на французский лад — Робер), прозванный Гвискар (на старофранцузском — Хитрец). В 1059 г. он в обход законного наследника избран своими соратниками графом Апулии и в том же году объявил себя герцогом принадлежавшей до того ромеям Калабрии, что было подтверждено Папой Николаем II. К 1071 г. Гвискар вообще завладел всеми византийскими землями на юге Апеннинского полуострова. Его потомки стали приглядываться и к землям Империи на Балканах.
