Недостаточность простых объяснений
Но все не так просто. Начнем с того, что сельджукская держава стала еще в 1070-х гг., то есть еще во время завоеваний, расползаться на части. Начало этому дроблению державы положила смерть Алп-Арслана, случившаяся в 1073 г. при весьма героических обстоятельствах. Дело в том, что северо-восточные границы огромной и все расширявшейся сельджукской империи
[8] со столицей в Мерве беспокоили племена хорезмийцев (так же как и огузы, они предки нынешних туркмен), обитавших в Хорезме в Средней Азии. Алп-Арслан решил положить этому конец, и после победы при Манцикерте пошел с войском на восток своей державы. При переправе через Амударью на огромную армию сельджуков напал небольшой отряд хорезмийцев. Их быстро разгромили, а предводителя доставили к самому султану Алп-Арслану. Он повелел казнить вождя хорезмийцев позорной казнью. Хорезмиец неожиданно выхватил меч у одного из телохранителей Алп-Арслана и кинулся на султана. Тот, уверенный в своем умении владеть оружием, приказал воинам не вмешиваться, собрался сойтись с врагом в поединке, но… споткнулся и получил меч в грудь от хорезмийца, изрубленного тут же султанской стражей на куски и тем избежавшего позорного конца.
Наследовать Алп-Арслану должен был его сын Малик-шах. Однако не все тюрки с этим согласились, хотя сын султана был признан наследником отца еще при жизни Алп-Арслана. Так, дальний родственник (он тоже был из рода Сельджуков) и полководец Алп-Арслана Куталмыш Бек, возглавлявший ту часть сельджукского войска, что нападала на Малую Азию, пытался сам захватить престол, но погиб в междоусобной борьбе. Трудно сказать (историки спорят доныне), насколько добровольно Малик-шах назначил правителем свежезавоеванной к 1077 г. значительной части Малой Азии сына Куталмыша и завершителя его завоеваний Сулайман-шаха. В том же году Сулайман-шах провозгласил себя султаном своих владений, то есть принял титул, равный титулу Малик-шаха; с согласия последнего или нет — неясно, хотя вроде бы он признавал верховенство, пусть и чисто почетное, Малик-шаха. Султан всех сельджуков сделал вид, что все в порядке. Сулайман же объявил столицей своих земель старинный византийский город Иконий и назвал свой султанат весьма многозначительно — Рум, то есть Рим, претендуя тем самым на все бывшие и нынешние владения Ромейской державы.
А в 1092 г., после смерти Малик-шаха, его держава распалась на враждующие между собой и с оставшимися местными арабскими правителями княжества. Сын и наследник Сулайман-шаха Кылыч-Арслан отказался признавать верховную власть общесельджукских султанов, его примеру последовали и иные наместники этих султанов в Сирии и Палестине, объявив себя независимыми эмирами. В ряде случаев Сельджуки назначали правителями своих родственников, включая детей, нередко малолетних. Им придавались в качестве реальных правителей земель как бы наставники и воспитатели юных принцев — полководцы и/или приближенные султанов. Эти, так сказать, «гувернеры» носили титул атабеков (от тюркск. «ата» — «отец» и «бек» — «князь»). Атабеки основывали собственные династии, так что единой силы сельджуков, противостоящей Восточному Риму, уже не было.
Впрочем, возможно, василевсы ромеев не сразу осо знали ослабление опасности. Только в 1084 г. Малик-шах захватил последний оплот византийцев в Святой Земле — Антиохию. По преданию, переданному позднейшим летописцем Ибн Тагрибирди, Малик-шах после этой победы пришел на могилу отца и произнес: «Прими от меня, отец мой, добрую весть, ибо сын твой, которого ты оставил юношей, распространил границы государства твоего до крайних пределов мира». Указанная опасность для Византии была пусть и не такой страшной, как ранее, но все же немалой. Кылыч-Арслан продолжал давление на Империю, так что аргумент об опасности для Ромей ской державы остается, хотя и не столь сильный.
Да и ухудшилась ли ситуация в Иерусалиме, положение христианских святынь, местных христиан и европей ских паломников под властью сельджуков? Больно уж похоже на «ужастик» цитированное выше письмо от как бы императора Алексея к графу Фландрскому. Армянский, то есть христианский хронист Матвей Эдесский, правда, писавший много позднее указанных событий, отмечал: «Малик-шах проявил свою доброту, милосердие и благорасположение к верующим во Христа».
Ему вторит мусульманский ученый Ибн ал-Араби, лично побывавший в Иерусалиме в 1092 г. Правда, он не обращал особого внимания на христиан и иудеев, интересуясь лишь исламскими святынями. Но все же он отметил, что в Иерусалиме встречались ученые трех конфессий — ислама, христианства и иудаизма, а также что христиане «возделывают свои земли и содержат церкви в хорошем состоянии»
[9].
Гийом Тирский, напротив, рассказывает о тяжкой доле пилигримов, да и христиан Святого Города. «Среди опасностей всякого рода в это бедственное время (сельджукское нашествие. — Д. Х. ) в Палестину стекались во множестве греки и латиняне
[10] по обету поклонения святым местам. Пройдя по неприятельской земле чрез тысячу смертей, они являлись к городским воротам, но не могли войти в них, не заплатив предварительно в виде подати одного золотого привратникам. Потеряв все на пути и едва успев сохранить жизнь, чтобы достигнуть желанной цели, они не имели чем заплатить подати. Вследствие того тысячи пилигримов, собравшись в окрестностях города и ожидая возможности войти, доходили до совершенной наготы и погибали от голода и нищеты. Для несчастных же жителей города (имеются в виду христиане Святого Города. — Д. Х. ) и живые, и мертвые составляли одинаково невыносимую тяжесть. С трудом они могли позаботиться о доставке припасов для живых; но им нужно было позаботиться и о по гребении мертвых; все подобные труды превышали их силы. Получившие право входа за плату обращались еще в предмет величайших забот. Надобно было бояться, что, ходя без предосторожностей при посещении святых мест, они могут быть избиты, оплеваны и даже где-нибудь задушены. Заботясь о предупреждении таких несчастий и воодушевленные братской любовью, иерусалимские граждане ходили постоянно за пилигримами, чтобы наблюдать за их безопасностью и защищать от нечаянных нападений… Из тысячи пилигримов едва ли один мог сам удовлетворять своим нуждам, потому что они теряли все путевые запасы и с трудом спасали жизнь среди стольких опасностей и трудов. Таким образом, жители не имели покоя, ни в доме, ни вне его, смерть угрожала им каждый день, и, что хуже всякой смерти, они падали под бременем невыносимого рабства. Наконец, к довершению всех этих бедствий, их церкви, охраняемые и возобновляемые
[11] не без труда, подвергались ежедневно жестоким нападениям. Во время богослужения неверные, наводя на христиан ужас своими криками и бешенством, вбегали неожиданно в храм, садились на алтари, не делая различия в местах, опрокидывали чаши, топтали ногами сосуды, посвященные служению Господу, ломали мрамор и наносили духовенству оскорбления и побои. С самим владыкой патриархом обращались как с лицом презренным и ничтожным, хватали его за бороду и волосы, свергали с престола и бросали на землю. Нередко они овладевали им и, таща его как последнего раба, без всякой причины сажали в темницу, лишь бы тем огорчить народ, соболезновавший своему пастырю».
