Без предупреждения Сан-Мартин приехал в Буэнос-Айрес. Тамошнее правительство назначило его бригадным генералом. Но Сан-Мартин отказался от этого звания. «Уже давно я торжественно поклялся, что не приму никакого военного или политического звания. Я надеюсь, ваше превосходительство, что вы не расцените мой отказ от этого назначения как проявление безмерной гордости», — объяснил он. Сан-Мартин отказался и от предложенных ему денег. Правительству пришлось действовать иначе, назначив его дочери пенсию в шестьсот песо в год. Он согласился. Впоследствии эти деньги были потрачены на образование дочери.
В честь героя был устроен триумфальный парад. «Четыре девушки, одетые как феи Славы, возложили на его голову венок из цветов — символ уважения, (но) Сан-Мартин тут же снял его и пошел дальше».
Он упорно добивался поддержки в правительстве своего плана по созданию военно-морского флота для экспедиции в Перу. Сан-Мартин писал О’Хиггинсу: «Первое, что мы должны сделать, — переправить армию в сохранности. Нам нужно пять корветов, никак не меньше. Они должны быть хорошо вооружены и экипированы. Для этого понадобятся деньги. Подумай, где в Чили можно достать 300 тысяч песо. Мы подсчитали, что этого хватит на вооружение и экипаж».
Пуэйрредон считал, что основное внимание должно быть уделено продолжающейся войне с роялистами в Уругвае и наведению порядка в сельской местности Аргентины. Но для Сан-Мартина все это было только интермедией. Огромная сила его личности, его триумфальные победы обеспечивали ему поддержку, в которой он так нуждался. После короткого пребывания в Буэнос-Айресе он вернулся домой к жене. Она болела. А вскоре он вновь покидал Буэнос-Айрес, чтобы пересечь пустынные пампасы Центральной Аргентины. Затем через горы Сан-Мартин отправится в Сантьяго, где его ожидает еще один триумфальный прием. После он поселится на ферме недалеко от города.
ГЛАВА 30 ТРИУМФ И ПАДЕНИЕ
Слава совсем не интересовала Сан-Мартина. Он постоянно демонстрировал свое пренебрежение к наградам, богатству и похвалам. Позднее его поклонники и биографы назовут это «святостью». Однако это больше походило на патологическую ненависть к любым проявлениям публичного внимания. Сан-Мартин, как и Боливар, никогда не искал для себя выгоды, не стремился накопить богатство. Но Боливар любил свою славу и ценил ту пользу, что давали ему торжественные всенародные праздники и военные парады.
Поведение Сан-Мартина почти всегда зависело от его болезненного состояния. К тому времени он уже не мог обходиться без опиатов, которые ему прописывали от приступов артрита. Постоянная невыносимая боль и высокая температура нередко обращали его мысли к приближающейся смерти. Большую часть жизни он провел вдали от семьи. Он был верен своей жене, хотя редко ее видел. По-видимому, он не вполне осознавал, что его отказ от публичных выражений благодарности и признательности воспринимался обществом как пренебрежение и даже оскорбление — возможно, даже большее, чем если бы он стремился к похвалам и деньгам. Он отказался от предложенной ему чилийским правительством пенсии в десять тысяч песо, от серебряного столового сервиза и шести тысяч жалованья в год. Бережливость Сан-Мартина будет казаться иноземцам не спартанской добродетелью, а привычкой к бедности. В ответ на «приказ сверху» принять эти дары, поскольку они соответствуют его высокому общественному положению, Сан-Мартин заявил, что «сейчас не время для такой роскоши», и попросил избавить его от роли публичного человека.
Сан-Мартин переселился во дворец епископа в Сантьяго. В его комнатах была только самая необходимая мебель. Он приказал портному сделать новую подкладку для его сюртука и походного плаща. Когда какой-то доброжелатель дал портному материю для нового сюртука, Сан-Мартин так рассвирепел, что приказал портному сделать восемь сюртуков для этого благодетеля. Сан-Мартин сохранял приверженность старым привычкам: рано вставал, стоя ел свой скудный завтрак и ложился спать в десять часов. Его капеллан докладывал:
«Он поднимался со своей складной походной кровати в четыре часа утра, сам готовил себе утренний кофе. Его завтрак был очень легким. Плотно ел он один раз в сутки — в час дня. На кухне он запросто беседовал со своим поваром-негром. Он съедал два блюда, запивая их парой стаканов вина, присланного из Мендосы. Его любимым блюдом был ростбиф…
В четыре часа дня накрывали стол для торжественного обеда за его счет. Он тратил на него десять песо в день. Председательствовал на обеде близкий друг Сан-Мартина дон Томас Гидо. Обычно сам хозяин появлялся в конце трапезы, чтобы выпить кофе, был общителен и дружелюбен, шутил, рассказывал анекдоты, приправляя свою речь типичными андалусскими выражениями, которые усвоил, живя в Кадисе».
Капеллан отмечал, что Сан-Мартину «нравилось наблюдать, как развлекаются другие люди. Он понимал, что веселье, сердечная атмосфера банкетов и танцевальных вечеров необходимы при общении с людьми». Английский путешественник Самуэль Хай оставил описание одного приема, на котором присутствовал Сан-Мартин — «Ганнибал Анд»:
«Общество было самым изысканным, присутствовали все достойные люди Сантьяго, все высшие чины армии, многие с удовольствием вальсировали. Лица гостей сияли от удовольствия. Мое внезапное перемещение из пустынной горной местности, по которой я совсем недавно путешествовал, в столичное общество джентльменов и прекрасных дам показалось мне волшебным превращением.
Открытый, очаровательный, общительный Сан-Мартин царил в салонах и был самой заметной фигурой среди присутствующих…»
Привлекательный внешне, почти всемогущий, находившийся подолгу вдали от своей жены… Но молва, падкая на сенсации, не донесла до нас ни одной любовной истории, связанной с именем Сан-Мартина. Окружавшие его офицеры были женаты или имели подруг, он же в отсутствие своей возлюбленной Ремедитос оставался аскетичным холостяком.
До 1817 года у чилийцев вообще не было военно-морского флота. Для устрашения испанцев в районе Тихоокеанского побережья правительством Буэнос-Айреса был нанят британский морской адмирал Уильям Браун. Он действовал энергично и с определенным успехом. Сан-Мартин и Пуэйрредон сумели собрать пеструю флотилию под командованием аргентинского морского офицера Бланко Энкалады. Зарождающийся военно-морской флот Чили состоял из фрегата «Лаутаро», двух бригантин — «Пуэйрредон» и «Араукано» и корвета «Чакабуко». «Лаутаро» раньше назывался «Уиндэм», «Пуэйрредон» — «Агилой», «Араукано» — «Колумбусос», а «Чакабуко» — «Кокино».
В Вальпараисо была открыта школа для гардемаринов. Привлечь на службу матросов было трудно. Пираты Тихого океана платили матросам значительно лучше. К тому же перспектива легкой наживы привлекала людей на пиратские корабли.
Бланко Эскалада направил свою маленькую флотилию, состоявшую из тысячи двухсот человек, вниз по побережью — к испанскому анклаву Талькауано. Там они обстреляли и захватили фрегат «Мария Исабель». Им также удалось захватить два транспортных корабля у Вальдивии. Фрегат переименовали в «О’Хиггинс». Он стал флагманом чилийского флота.
