Двуличный Фрейре, также находившийся в изгнании, замыслил при поддержке перуанцев вновь захватить власть в Чили, однако был схвачен и сослан в Австралию. Между Чили и Перу разразился конфликт, и Лима была занята чилийцами, нанесшими затем перуанцам сокрушительное поражение при Юнгае в 1839 году. О’Хиггинс, перешагнувший шестидесятилетний рубеж, был растроган, вновь увидев войска своей родины. Но в апреле 1840 года он пережил тяжелый удар — смерть своей матушки доньи Исабель. Она была похоронена со всеми положенными почестями.
О’Хиггинс, вспоминая о своем отце, говорил о нем только в превосходной степени, испытывая к нему глубочайшее уважение, несмотря на то что он так дурно обращался с ним. Он считал своим долгом «следовать его яркому примеру». Бернардо, однако, намного превзошел его в деяниях. Годы ссылки он провел в занятиях сельским хозяйством, продолжая оставаться поборником колонизации южной части Чили и проповедовать британские политические ценности, которыми всегда восхищался. Он выступал за альянс между Британией и Чили, а также был сторонником увеличения английской и ирландской иммиграции. Ему прислали портрет Шарлотты Илис — «вашей старой возлюбленной», — которая уже умерла. Она так никогда и не вышла замуж и никогда не забывала того молодого человека, с которым познакомилась в Ричмонде.
В конце концов О’Хиггинса все же позвали на родину, но именно в тот день, когда он должен был подняться на борт корабля, у него случился сердечный приступ. Он умер в октябре 1842 года в возрасте шестидесяти четырех лет. Свое имение он оставил сестре Росите, а после ее смерти — незаконнорожденному сыну Педро. Подобно Амбросио, завещание он оформил, будучи уже на смертном одре.
Бернардо О’Хиггинс во многих отношениях был самым симпатичным и открытым из Освободителей. Он был более откровенным, чем Сан-Мартин — человек хитрый, постоянно окруженный таинственностью. О’Хиггинс с большой неохотой стал воином и вождем своего народа, этим он занимался исключительно из чувства долга. Его военные познания были весьма ограниченными, тем не менее в сражениях при Ранкагуа и Чакабуко он проявил доблесть и мужество. О’Хиггинс находился у власти дольше, чем Боливар и Сан-Мартин, и его правление было просвещенным, энергичным, устремленным в будущее. Если ему и приходилось проявлять властность, то в силу необходимости. И годы хаоса и беспорядков, последовавшие после него, подтверждали необходимость твердого правления в стране после крушения Испанской империи. Он был несколько ограничен в интеллектуальном отношении и иногда шел на поводу у своих советников. Но он не был сторонником репрессий и жестокостей: убийство Карреры нельзя отнести на его счет.
Будучи джентльменом во всем, он, однако, не слишком тепло относился к своему незаконнорожденному сыну, хотя в конце жизни признал его. А его неудачная личная жизнь явилась в какой-то степени отражением отношений с отцом, которого он видел лишь однажды, но память о котором хранил в своем сердце…
Часть третья
НОВАЯ ИСПАНИЯ
ПАЦИФИСТ
ГЛАВА 40
НЕИСТОВЫЕ СВЯЩЕННИКИ
Агустин де Итурбиде родился в 1783 году, в том же году, что и Боливар, в местечке Вальядолид (сейчас Морелия), к западу от Мехико, в довольно зажиточной мексиканской семье. У него была сестра Николаса, а его родители старались не вмешиваться в его взрослую жизнь, так что, можно предположить, его детские и юношеские годы прошли без особенных потрясений, что, кстати, характерно и для остальных борцов за независимость. Из них только Сан-Мартин прошел военную школу. Для Итурбиде военная служба была просто навязчивой идеей. В четырнадцать лет он поступил в местную милицию в качестве прапорщика. В отличие от Сан-Мартина Итурбиде не испытал тягот армейской жизни. Это был высокий молодой человек с довольно хорошими внешними данными, если не принимать во внимание близко посаженные глаза и чересчур полные щеки. С ранних лет он проявил качества прирожденного лидера. Привыкший командовать, он как должное воспринимал уважительное отношение своих соратников.
Агустин де Итурбиде не является Освободителем, ему трудно определить место в истории, и до сих пор мексиканцы предпочитают не называть его освободителем нации. Однако несомненно, что именно он освободил мексиканский народ, и что примечательно — в стране с такой кровавой историей сделал это без большого кровопролития. Но обычно титул Освободитель звучит рядом с именем двух священников — Идальго и Морелоса, которые пытались (к сожалению, безуспешно) сделать то же самое, но чересчур кровавым способом.
В 1809 году, когда ему уже исполнилось двадцать шесть лет, то есть в возрасте, когда «освободители» уже заявили о себе, Итурбиде впервые появился на политическом небосклоне в качестве офицера-роялиста, осуждающего заговор сторонников независимости в его родном городе Вальядолиде. Когда же начались первые значительные выступления сторонников независимости в вице-королевстве Новая Испания, молодой капитан резко критиковал тех, кто толкал нацию в пропасть «беспорядков, насилия и разрухи». Теперь карьера Итурбиде успешно складывалась, и он заявил о себе как наиболее активном противнике движения за независимость. В 1813 году испанский вице-король Феликс Мария Кальеха произвел его в полковники, и вскоре он был назначен командиром ударного полка Селайи. В 1815 году, после того как он нанес поражение Морелосу, на него было возложено командование интендантством в Гуанахуато. Его перспективы были головокружительны, в скором времени он мог оказаться в аппарате самого вице-короля Испании. Острый на язык и безжалостный критик неумелой войны с повстанцами, он создавал местную милицию, обеспечивал лояльность властям городов и ферм, строил фортификационные сооружения, организовывал оборону. Чтобы новые патриоты не вступали в ряды повстанцев, он заключил под стражу их матерей и детей.
Война за независимость в Новой Испании, принявшая причудливую форму, значительно отличалась от сражений в любом другом месте Испанской Америки. Это не было восстание креольской олигархии против испанской эксплуатации, а с самого начала — межклассовая борьба. Только в Венесуэле и в меньшей степени в Перу просматривается классовая природа борьбы за независимость, но в обоих случаях это проявилось значительно позже. Вице-королевство Новая Испания отличалось от других стран еще и тем, что это было самое большое испанское владение. Перу с его минеральными ресурсами было, конечно, самым богатым из них, там использовался рабский труд в нищих удаленных районах страны. Новая Испания простиралась на север вплоть до Сан-Франциско и охватывала территории, ныне образующие штаты Аризона, Нью-Мексико, Техас и Флорида, а также южную Калифорнию, на юге она занимала земли современных стран Центральной Америки вплоть до Панамы. То есть тогда Новая Испания была почти вдвое больше современной Мексики.
К 1810 году в стране проживало около четырех миллионов индейцев, почти вдвое больше, чем полтора века назад, что не может даже сравниваться с пятнадцатью миллионами в 1519 году, когда прибыл Эрнан Кортес. В стране было немногим более миллиона человек белого населения, примерно два миллиона людей смешанной расы и почти — за исключением Карибского побережья — не было негров. Белое население занимало не только доминирующее положение, но и было достаточно многочисленно. Общество структурировалось примерно таким образом: чем темнее кожа, тем более низкое положение занимал этот человек. Другой характерной чертой Новой Испании был размер города Мехико — центра этой огромной страны, с ее разбросанными поселениями, разделенными пустынями и горами. Численность его населения — сто семьдесят тысяч человек, это был самый большой город западного полушария. (Таковым он остается и сегодня, являясь, возможно, и самым большим городом в мире.) В нем находился самый старый в странах Америки университет — Королевский и Папский университет Мехико, основанный в 1535 году, а также самый старый оперный театр, газеты, издательство и даже знаменитый геологоразведочный колледж. Обладая такими большими землями, старинными поселениями и культурным наследием великих (хоть и вымерших) народов майя и ацтеков, вице-королевство Новая Испания имело все основания снисходительно поглядывать на север — на Соединенные Штаты, на Верхнюю и Нижнюю Канаду — и на юг — на испанские и португальские колонии. Сама по себе эта страна была драгоценным камнем в короне Испанской империи, самым значимым и прочным звеном ее цепи. Новая Испания была не только большой, но и мощной. Ею руководили, возможно, самые замечательные вице-короли изо всех колоний за время испанского владычества: маркиз де Хельвес, герцог д’Эскапона, маркиз де Ла Лагуна, граф де Монклова, граф де Гальве, граф де Монтесума, герцог де Альбукерке, герцог де Линарес, маркиз де Валеро, маркиз де Касафуэрте и маркиз де Сонора. Все они восседали в вице-королевском дворце в Мехико до появления коррумпированных назначенцев Бурбонов. Страна, которой они правили, обладала процветающим сельским хозяйством, потенциал которого едва ли использовался полностью. Серебро — в основном из Гуанахуато, Сакатекаса, Гвадалахары, Сан-Луиса, Потоси, Пачуки и Таско — составляло девять десятых экспорта Новой Испании. Индейцы были людьми третьего сорта. Они были обязаны работать на государство, согласно принятой системе куатекиль, по восемь недель в году. Позже они закрепощались землевладельцами посредством долговой системы. Обе системы были ужасны, но все же это было лучше, чем рабство.
