Паэс осознавал свою ответственность за то, что не подчинился приказу Боливара и не присоединился к его армии, но не был согласен с тем, что поражение произошло по его вине. В 1816 году на севере Венесуэлы Боливар уже делал попытку атаковать испанские укрепления на плоскогорье. И также неудачно.
Боливар был раздавлен этим поражением. Он выглядел истощенным, несчастным и был на грани помешательства. Хиппсли, видевшийся с ним в Калабосо, писал: «…В свои 38 он казался пятидесятилетним стариком… высохшим, худым и нервным. Казалось, он уже не сможет оправиться от этого удара. Его темные глаза… погасли. Волосы были завязаны лентой. Усы отросли. Вокруг воротника был повязан черный платок. На нем были голубые брюки и туника того же цвета, эполеты и ботинки. Боливар был ранен и лежал в гамаке. Он постоянно ворочался, не оставаясь в одном и том же положении больше нескольких минут».
Боливар не был окончательно сломлен и не сошел с ума, просто более трезво оценивал свои возможности. В следующие несколько недель он с двумя или тремя сотнями солдат с переменным успехом вел небольшие бои с испанцами. По этому поводу Паэс саркастически заметил: «Боливар слишком любит воевать». Он постоянно рисковал, но храбрость Боливара не могла компенсировать его тактических промахов. Однажды группа вражеских солдат чуть не застала его врасплох спящим. Боливара спасла его лошадь. Почувствовав приближение посторонних, она беспокойно заржала и разбудила хозяина. Ходили слухи, что это нападение было организовано Сантандером, который хотел убить Боливара. О’Лири так описал этот инцидент:
«Рядовой дал ему (Боливару) незапряженного мула. Пройдя совсем немного, мул начал брыкаться с такой силой, что (Боливар) упал на землю и вывихнул лодыжку. Сопровождавший его сержант предложил ему свою лошадь, а сам сел сзади. Лошади было тяжело везти двух всадников, и она часто останавливалась. Боливар наверняка попал бы в руки к испанцам, если бы полковник Инфанте не догнал его на превосходной боевой лошади, которую тут же и предложил Боливару. Эта лошадь совсем недавно принадлежала командующему испанской дивизией Лопесу, получившему смертельное ранение. Это обстоятельство и спасло Боливара».
В другой раз Боливару с одним из солдат едва удалось избежать испанского патруля. Они спрятались в кустах. Солдат вынул нож. Он сказал Боливару, что убьет его, если их обнаружат испанцы. В ответ Боливар странно улыбнулся и начал рассказывать, как он собирался создать великий южноамериканский союз. Вот еще один случай, описанный О’Лири:
«…Со своим окружением он прибыл в хато — прибежище скотоводов, — где собирался остаться на день. Его внимание привлекла красивая девушка. Она сама предложила ему провести ночь вместе. То ли Боливар что-то заподозрил, то ли девушка ему не понравилось, но он покинул этот дом. Как потом выяснилось, девушка не любила патриотов. Она сообщила о нем на ближайший пост испанцев, и если бы Боливар не уехал, испанцы схватили бы его».
К сожалению, неудачи преследовали не только Боливара. Патриоты терпели поражения повсюду. Паэс оставил Сан-Карлос и Баринас, Сарасу выбили из Калабосо войска Моралеса. Боливар узнал об этом в Сан-Фернандо. Он был серьезно болен — тяжелый приступ лихорадки свалил его в постель.
Поправившись, Боливар сел в свою лодку-флечеру, оборудованную специальной каютой для амурных развлечений, и пустился вниз по реке в Ангостуру. Так что командующий иностранным легионом англичанин полковник Хиппсли, покинувший Ангостуру ради встречи с Боливаром, не застал его в Сан-Фернандо. У Хиппсли было много вопросов к Боливару, и он тотчас же отправился назад в Ангостуру. Однако Хиппсли тщетно просил встречи с Боливаром — тот игнорировал просьбы англичанина, поскольку считал его ответственным за то, что произошло в Ла-Пуэрте. Тяжелое душевное состояние Боливара, как это бывало уже не раз в трудных ситуациях, несколько облегчалось, когда он вновь начинал мечтать и строить грандиозные планы на будущее. Испанский писатель Сиро Байо сказал о Боливаре: «Его самолюбие было направлено на великие дела».
Путешествие по реке в обществе прелестных женщин восстановило силы Боливара. Он поправился и стал обдумывать дальнейшие действия. Его новая стратегия была связана со скорым прибытием в Ангостуру эмиссаров Великобритании и Соединенных Штатов Америки. Они должны были объявить о созыве конгресса, представляющего всю Венесуэлу. Каждая провинция избирала своего делегата. Им мог быть мужчина старше двадцати одного года, состояние которого соответствовало установленному имущественному цензу.
Приехав в Ангостуру, Боливар принял наконец настойчивого полковника Хиппсли, который попросил произвести его в бригадные генералы. Боливар отказал Хиппсли в этой просьбе. Англичанин удалился весьма разгневанный. Во время этой последней их встречи произошел забавный эпизод. Боливару понравилась красивая треуголка полковника, и он сказал, что хочет купить ее. Сделка совершилась. В течение нескольких дней Боливар не снимал треуголку Хиппсли с головы.
Вернувшись в Лондон, полковник Хиппсли обвинил Лопеса Мендеса в обмане и приказал арестовать его. Через некоторое время Хиппсли и Макгрегор тоже были арестованы. Им было предъявлено обвинение в организации заговора с целью колонизации Южной Америки.
Позднее он написал о Боливаре злую книгу. Однако Хиппсли был далеко не самым опасным врагом Боливара. Полковник Генри Уилсон сразу же после очередного отъезда Боливара в Ангостуру начал плести интриги против него. Он уговаривал Паэса бросить вызов Освободителю и занять его место. Его действия были небезосновательны. На фоне тяжелых поражений Боливара Паэс, сумевший сохранить свою армию, выглядел предпочтительнее. О’Лири был свидетелем этих событий. Вот что он пишет:
«Через день после отъезда генерала Боливара в Ангостуру Паэс собрал наше войско на смотр. Он был одет в зеленый, плохо скроенный жакет с красными манжетами, воротником и маленькими желтыми пуговицами, на нем были белые панталоны из джинсовой ткани, хлопчатобумажные чулки того же цвета и туфли с серебряными шпорами. На голове красовалась испанская треуголка с серебряным галуном. Паэс сидел верхом на великолепной лошади, покрытой попоной с серебряным орнаментом.
Несколько дней спустя Паэс обедал у полковника Уилсона. Они сидели под большим навесом рядом с домом. Уилсон откровенно заискивал перед Паэсом, и тот, по-видимому, был рад этому или по крайней мере принимал его лесть за чистую монету. В тот день они договорились, что Уилсон и вожди Апуре провозгласят Паэса капитан-генералом армии. В начале следующей недели была назначена дата этого события. Находившиеся поблизости вожди Апуре собрались вместе и привели с собой очень много воинов.
Это было весьма разношерстное сборище! Семь или восемь сотен почти голых всадников сбились бесформенной кучей на равнине к востоку от города. Наш батальон построился на правом фланге. Такой честью скорее всего мы были обязаны нашей красивой форме. Когда все было готово, появился Паэс в окружении примерно трех или четырех десятков боевых офицеров и адъютантов. Раздалось громогласное „ура!“. Когда шум голосов затих, зачитали акт о присвоении Паэсу звания капитан-генерала армии. И вновь окрестности огласились громкими криками „ура!“. Церемония закончилась, вождям осталось только поставить свои подписи под документом. Так началась наша служба во имя независимости Южной Америки. Паэс был в восторге от нового звания, но кто-то из его приближенных сумел убедить его, что он совершает ошибку. Поразмыслив, Паэс решил послать документ о назначении его капитан-генералом в штаб Боливара и попросить утвердить его. Тем временем Уилсон сделал ему заманчивое предложение: он выведет несколько тысяч английских солдат, если получит возможность поехать в Ангостуру и встретиться с Боливаром.
