Обливаясь слезами, Мануэлита вернулась в дом матери, но и она оказалась теперь брошенной любовницей. Мануэлита возненавидела всех испанцев и твердо решила не повторять ошибки. Свои планы на будущее она связывала с замужеством, которое принесет ей хорошее положение в обществе и богатство. На свою удачу, она встретила Джеймса Торна, степенного английского доктора средних лет. В 1817 году они поженились. Мануэлита стала одной из заметных женщин в обществе. Д’Эчуйяр появился вновь. Он посещал приемы, которые давала Мануэлита в своем доме. Когда доктору Торну стало известно об их возобновившейся связи, он решил переехать в Лиму.
Джеймс Торн был рад покинуть душный провинциальный Кито. К тому же он надеялся, что Мануэлита наконец-то забудет о своем гусаре. В Лиме ее салон стал одним из главных политических центров, где плелись интриги против испанцев. Она была умна и непокорна, страстно увлекалась политикой. Романтический образ лидера патриотов Хосе де Сан-Мартина совершенно очаровал ее. Сан-Мартин недавно высадился на побережье Перу. Когда они наконец-то встретились, Мануэлиту ждало разочарование — это был надменный и аскетичный человек. Однако Сан-Мартин наградил ее крестом «Всадница Солнца» — за заслуги перед патриотами. Мануэлите удалось стать близкой подругой Роситы Кампусано, женщины, которую считали единственной любовью Сан-Мартина.
Узнав о трудностях, которые испытывал отец Мануэлиты, после того как в город вошли патриоты, доктор Торн решил вернуться в Кито. Там Мануэлита и встретила своего героя. Изящная двадцатидвухлетняя женщина с сильным характером и политическими амбициями наконец-то нашла мужчину своей мечты.
В тот же вечер на балу в честь Боливара Мануэлита всячески старалась привлечь его внимание. Он пригласил ее на танец. Четыре часа они провели вместе и очень понравились друг другу. Так же как покинутая Пепа, Мануэлита была уверена, что ее будущее рядом с Боливаром. Он нашел ее привлекательной, образованной и бесстрашной. Она была заядлой наездницей и любила фехтовать. Боливар восхищался политической осведомленностью Мануэлиты, к тому же она полностью разделяла его политические взгляды и была готова подчинить свою жизнь его интересам. Замкнутый и эгоистичный Боливар всегда жертвовал личными отношениями, если речь шла о борьбе за независимость Латинской Америки. После смерти его жены Марии Тересы он так и не смог полюбить ни одну женщину, но, возможно, Мануэлита была ему ближе многих из них.
После присоединения Кито у Боливара появились первые признаки мании величия. На банкете в честь его офицеров он вновь говорил об освобождении Латинской Америки до самого мыса Горн. Боливара околдовал вулкан Чимборасо. Он находился примерно в восьмидесяти милях южнее Кито на высоте более двадцати тысяч футов. Склоны его были крутыми. В 1802 году на Чимборасо взошел Гумбольдт. Боливар посвятил Чимборасо небольшое лирическое произведение в прозе, которое назвал «Мое видение на вершине Чимборасо»: «Я иду, окутанный мантией радуги, туда, где быстрая Ориноко платит свою дань богу воды. Я видел восхитительные истоки Амазонки и страстно желал взобраться на вершину Вселенной…» Далее Боливар описывает, как он шел по следу Гумбольдта, но в своем воображении оставил его далеко позади. Он достиг вершины, «будто влекомый вперед неведомым гением», и там потерял сознание. Он услышал голос времени: «Я родитель столетий, магия молвы и тайны, моя мать — Вечность. Моя империя бесконечна. У меня нет могилы, потому что я сильнее смерти. Моему взору подвластно и прошлое, и будущее. Настоящее находится в моих руках».
ГЛАВА 14 ПОКРОВИТЕЛЬ
Боливар был готов совершить один из самых жестоких поступков в своей жизни. И был непреклонен в своем решении — так часто случалось в критические моменты его карьеры. Ответственность за этот поступок целиком лежит на нем.
Хосе Сан-Мартин был полной противоположностью Освободителю. Он добился успеха благодаря самопожертвованию и преданности делу, которому служил. Сан-Мартину была чужда неестественная театральность, повышенная эмоциональность, нередко разрушительная, — все это часто демонстрировал Боливар. Самолюбивый партизанский лидер встретил на своем пути человека, являвшегося образцом патриотической и воинской этики, и уничтожил его, причем не в бою, а во время двухдневной встречи. Боливар стал самой знаменитой личностью в истории Латинской Америки. Сан-Мартин своим достоинством и самоотречением снискал истинную любовь всего континента.
Латиноамериканские историки не перестают спорить о значении исторической встречи между Боливаром и Сан-Мартином, которая состоялась в Гуаякиле в 1822 году. Нам мало известно о том, что там происходило и о чем говорили два этих великих человека. Латиноамериканские историки разделились на три группы. Те, кто симпатизирует Боливару, считают Сан-Мартина педантичным реакционером, стремившимся поставить Южную Америку в зависимое положение от европейских монархий. Другие видят в Сан-Мартине человека, сумевшего подчинить личные интересы общественному долгу. Сан-Мартин отдал свои войска Боливару и оставил пост главнокомандующего ради победы над испанцами. Сан-Мартин пожертвовал своим великолепным будущим государственного деятеля ради общих интересов. Третья группа историков не согласна с утверждением, что два великих лидера войны за независимость в Латинской Америке ненавидели друг друга. Они считают, что их неприязнь друг к другу преувеличена, и находят соглашение, к которому они пришли, закономерным и дружеским. Их объяснения очень удобны для тех, кто хочет переписать историю, но должны быть сразу отвергнуты. Возможно, кому-то они покажутся логичными, но мы не можем игнорировать то, о чем написал Сан-Мартин в письме к Боливару после этой встречи. Этот документ свидетельствует в пользу второй версии, так извращенной латиноамериканской историографией. Впоследствии Боливар пытался изобразить себя в самом выгодном свете, а Сан-Мартина — в наихудшем.
После освобождения Новой Гранады и Венесуэлы Боливар начал быстрое продвижение на юг. Он хотел прийти в Перу раньше Сан-Мартина, опередить его, дабы тот не смог называться главным освободителем континента. Присоединение Перу (сейчас на этой территории находятся два государства — Перу и Боливия) означало увеличение размеров Великой Колумбии почти в два раза. Это затруднило бы экономическое развитие ее южных соседей — Чили и Аргентины. Если бы Боливар достиг этой цели, то правил бы почти всей Южной Америкой. Возможно, это была бы самая большая территория, находящаяся под управлением одного человека. Она превосходила бы даже империю Наполеона — по размерам, но не по населению. На пути Боливара к этой цели стояли только большая испанская армия, все еще удерживавшая свои позиции в Перу, и Сан-Мартин. Головокружительное восхождение Боливара к власти и успеху после ряда неудач и за столь короткий срок позволило ему уверовать в свои необыкновенные способности, в свое величие.
Отвечая на письмо Сан-Мартина с поздравлениями по поводу создания Великой Колумбии, Боливар откровенно льстил ему. Через полтора года после того, как Сан-Мартин вошел в Лиму, Боливар по-прежнему заискивал перед ним. Когда-то Сан-Мартин послал отряд под командованием Санта-Круса на помощь Сукре, который находился в осаде в Гуаякиле. Это решило исход сражения в пользу патриотов. Он также внес вклад и в победу при Пинчинче, которая стала ключом к освобождению Кито. Помня об этих военных заслугах Сан-Мартина и его офицеров, Боливар тепло благодарил «освободителей юга… которые стали нашими лучшими друзьями и братьями по оружию». В июне 1822 года Боливар вновь написал Сан-Мартину и предложил ему участие в военной операции против роялистов в Перу. Ко времени их встречи в 1822 году в судьбах обоих произошли изменения. После взятия Кито Боливар получил новый кредит доверия. Кампания Сан-Мартина в Перу, напротив, была погублена. Сам Сан-Мартин сказал о ней так: «Это была война не за территории и славу, а война убеждений». Боливар хотел извлечь как можно больше выгод из своей последней победы. Он начал убирать своих противников политическими методами и разрабатывал действия в этом направлении так же тщательно, как военные операции. Признавая лидером только себя, Боливар отводил Сан-Мартину роль благородного, но все-таки подчиненного ему союзника. Парадокс в том, что более аристократичный по происхождению Боливар на самом деле оказался намного примитивнее Сан-Мартина.
