Пусть у нее было хоть миллион мужчин до меня – какая разница? Но я боюсь, что я стану не последним, а очередным. У меня нет никаких видимых причин бояться этого. На каком-то подсознательном уровне знаю я, что Нааме искренна в своих чувствах…
Но сколько еще это продлится?
Я даже затосковал по нашему кабану
[11]. Вот в чем офицеры психического здоровья действительно сильны, так это во всяких фрейдистских мансах. Мне хотелось излить кому-то душу… и не хотелось никого посвящать в свои проблемы. Ага, именно проблемы, потому что с сегодняшнего дня их уже две: Нааме, которую я боюсь потерять, и Норма, которая хочет быть рядом со мной по непонятным причинам. Эх, ну и кому я вру? Готов отдать руку на отсечение (тем более, что ее мне и так скоро отрежут в рамках нашего проекта «Протянем руку помощи Льдинке»), что Норма испытывает ко мне больше, чем привязанность.
Парадоксально, но, начав развивать программы ИИ, человечество не просто было готово к тому, что андроиды окажутся способными на чувства – мы пытались вложить в них это, научить их этому. Хотя чувства бывают разные. Ненависть, доходящая до желания уничтожить, тоже чувство по своей природе. Мы боялись восстания машин, но все делали для того, чтобы подготовить для него почву.
Мы хотели, чтобы творения наших рук научились чувствовать, как мы, боялись, что они нас возненавидят, но не только это. В равной мере мы боялись того, что они нас полюбят. А как мы можем ответить на их любовь? Когда-то, будучи еще совсем пацаном, я интересовался этой темой, искусственным интеллектом, и общался со многими энтузиастами движения за права роботов. Скажу прямо, не видел среди них ни одного, кто воспринимал бы робота как равного. Я вообще заметил, что борются всегда за права тех, кого считают ниже себя. Именно поэтому, мне кажется, а вовсе не из-за энергетического и экологического кризиса, наша цивилизация зашла в тупик. Нельзя, не получится справиться с какими-то внешними проблемами, если сам в себе не разобрался.
Мы пытались сделать счастливыми всех, но сделали несчастным каждого. Мир, который мы с ребятами покинули, на мой взгляд, был болен именно этим – в нем все меньше и меньше становилось счастливых людей.
Думаю, не ошибусь, если скажу, что каждый из нас, участников Проекта, бежал от собственного серого будущего в мире, где все тебя уважают потому, что так положено, и никто не любит – потому, что все любят только себя. Наверно, человеку со стороны могло бы показаться странным то, как быстро участники Проекта, простите за банальность, нашли свои половинки. На мой взгляд, все было вполне логично. Мы все хотим любви, причем не того, что называют этим словом там, откуда мы родом, – мы хотим любви формата XXL, чувства, захватывающего и поглощающего, навсегда меняющего твою жизнь. Того, что в толерантном внешнем мире – редкость. Наверно, именно толерантность мешает. Нельзя любить того, кого приказано уважать. А здесь мы свободны. Я, например, свободен любить Нааме. В худшем случае мне скажут про тысячу мужчин, не более. И это меня радовало – до недавнего времени.
Потому что внезапно я понял, что сам становлюсь объектом неразделенной любви со стороны существа, которого человеческая психика не воспринимает, как равного. Но если бы я сам именно таким взглядом смотрел на Норму, я справился бы с этим. Но вот в чем загвоздка – Норма, которую я как раз сейчас собирался переместить в тело своего «Таннина», была для меня человечнее многих людей. Того же кабана, например. И в этом смысле я не знал, что делать с ее чувством – а в том, что это любовь, я даже не сомневался.
Призрак
Cazzarolla, это было круто, хоть пострелять мне и не дали. Но все равно круто – я чувствовал себя каким-то сверхъестественным существом, могущественным Террористом
[12], способным в одиночку справиться с небольшим флотом. Реально я мог бы перебить этих дронов, как cazzo di gattini
[13], они бы и чихнуть не успели… если дроны умеют чихать. Да что там – я был способен саму платформу за минуту отправить в bucca di culo, если бы понадобилось. И даже немного жалел, что не возникло такой необходимости.
Вообще, может показаться, что я какой-то недалекий – интересуюсь только девочками, тачками и драчками. Во-первых, не всем же быть «далекими», у нас и так полкоманды таких. Во-вторых… не такой уж я svampito
[14], каким могу показаться на первый взгляд. Да, я предпочитаю не рассуждать на разные неконкретные темы, cazzarolla, но, по-моему, это вовсе не показатель недостатка ума.
Иногда я замечаю то, чего другие не видят. Например, прямо в разгар схватки мне в голову пришла интересная мысль. Допустим, иллюминанты, или, как их там зовут, ну, короче, те merdozo, что напали на нашу Базу, не секут, где у Проекта другие площадки. О’кей, Земля большая, легко потеряться. Хотя найти нашу подводную базу, наверно, возможно. Вон, подлодки с ракетами именно потому из моды вышли, для современной гидролокации со спутников подлодка все равно как на ладони.
Но, повторяю, допустим, искали, но не нашли. Все-таки это океан, который до сих пор изучен хреново, хотя под водой уже чего-то строят. Но вот наша орбитальная станция, та, на которую мы перебираемся, – она-то висит прямо над землей, и ее не заметить трудно. Я слышал, международная система контроля околоземного пространства, которую со скрипом и рыпом запустили в двадцатых, после того как небольшой астероид натворил делов на юге Китая, фиксирует на орбите любые объекты размером больше перочинного ножика. Che cazza, святая правда – от тридцати с половиной сантиметров, то есть фута. А наша станция, наверно, побольше будет, и что – ее с Земли не видно? Che palo, расскажите моему покойному дедушке, может, он поверит.
То есть вполне возможно, что мы летим в огромную ловушку, и допер до этого только я! Когда цепочка распалась, хотел поделиться этим с Джинном и Фредди, но оба этих stronzo были заняты со своими девочками и только отмахнулись. Зато заинтересовалась Куинни.
– Что-то ты неважно выглядишь, – сказала она, отстегиваясь (вернулось нормальное тяготение, и неудивительно – мы приближались к цели, и ее можно было уже увидеть прямо по курсу), – у тебя что-то болит, или шило в заднице отсидел?
– Спасибо за заботу, ma bella, – сказал я. – Ни то, ни другое. Так, инстинкты зашевелились, когда не надо.
Куинни тут же опустила глаза, потом опять взглянула прямо на меня:
– Чет не заметно. А если учесть, что у слона короче, должно было быть.
– Не те инстинкты, bambinga, – пояснил я. – Просто я чувствую, что мы сами лезем per bucca di culo alla baleno, сечешь?
