– Почему нет? – пожал плечами я. – Во всяком случае, там безопаснее, чем здесь. Куинни говорит, что станция чем-то защищена от обнаружения, но che cazza, такую magnifica ficatta совсем невидимой не сделаешь?
– Чем защищена? – спросил Джинн. Я отвернулся:
– Она не знает. А если и знает, то не говорит.
– Я тоже чувствую… что-то, – признался Джинн. – И это не имеет отношения к электронике. У тебя бывает так, что тебе кажется, что за тобой следят?
– Бывает, – сказал я. – Правда, последний раз было еще в Палермо. Мне целый месяц казалось, что за мной наблюдают, а потом мне рассказали, что все это время за дядькой и всеми нами следила полиция.
Джинн нервно хихикнул и предложил идти дальше. Ему хотелось посмотреть на двигатели станции. По ним, сказал Джинн, можно точно определить, собирается ли Лорд куда-то лететь на «Левиафане» или просто забабахал себе и нам орбитальную хавиру…
[25]
* * *
Я не особо впечатлительный, но едва мы попали в одно из трех машинных отделений, даже я малость охренел. Когда мне было года три, я впервые увидел круизный лайнер – в Палермо заходил (после долгого перерыва, связанного с энергетическим кризисом, когда цены на топливо взлетели до астрономических цифр) «Соверин оф зе Сиз V». Я сам этого не помню, но дядька любил говорить, что я неделю ходил, как мешком ударенный, все повторял: che cazza…
Двигатели находились внутри станции только частично – большая часть их «висела» снаружи, и между ними были закреплены неиспользуемые шаттлы. Но даже та часть, что находилась внутри корпуса, по размерам была не меньше упомянутого лайнера. По-моему, такую машинерию не делают просто так, чтобы под брюхом висело, – значит, Лорд действительно собирается куда-то лететь. Я поделился своими мыслями с Джинном, и тот согласился со мной.
– Предлагаю возвращаться другим путем, – сказал он, когда мы, налюбовавшись гигантскими двигателями, собрались обратно. – Спустимся на палубу, потом по коридору, мимо одного из синхрофазотронов, и опять вниз.
– Che cazza? – спросил я. Он пожал плечами:
– Во-первых, интересно; раз уж мы рванули когти, то надо все осмотреть по максимуму. Во-вторых, мы выйдем возле медлаба, а оттуда рукой подать до того парка, где нас ждет Фредди. К тому же, если нас там поймают, у нас будет железная отмазка – решили незаметно проникнуть в медлаб, посмотреть, когда наша очередь на трансплантацию.
– Там всегда много народу тусуется, – с сомнением напомнил я. Джинн улыбнулся, щелкнул пальцами – и между нами возникла голограмма с планом:
– Они тусуются здесь, – указал он пальцем, а затем опустился на палубу ниже: – а здесь есть коридор, не черно-оранжевый, хотя и с шаббанитом. И по нему никто не ходит. Мы пойдем вот так, потом свернем здесь, и на лифт, выскочим как раз вот на этом перекрестке. Ну что?
– У тебя голова больше, – сказал я.
– И что? – не понял он.
– Вот и думай, раз больше. А я, как ты.
И мы стали спускаться.
* * *
У Куинни есть любимый стих. Она мне его рассказала. Я послушал. Сначала мне показалось, что это какая-то cazzatta, но последние слова зацепили. Я этот стих не помню, конечно, но суть там в том, что герой пошел по дороге, по которой мало кто ходил, и это, cazzarolla, поменяло все per madre di diablo.
Зацепило… потому что, cazzarolla, пойди мы по другой дороге, кто знает, что случилось бы? А не пойди вообще… даже страшно подумать. Я ведь и в машину к Николь мог не сесть, доверяй больше своей чуйке. Правда, не по-пацански и западло, конечно… и от предложения ее мог отказаться, che cazza, мне ведь не пять лет, и я понимаю, что я для нее – просто pacco di merde.
В общем, наверно, все мы могли свернуть, и кому-то это даже удалось, но не нам с Джинном.
Мы шли по пустому коридору, длинному, как прямая кишка сатаны. Справа был ряд дверей, точнее, как ряд – между ними метров по пятнадцать – двадцать; слева – глухая стена. И мы почти дошли до перекрестка, когда нас остановил Купер. Он появился на мгновение и сообщил:
– Двое, справа, семьдесят футов до поворота, Апистия и Леди Н. Идут сюда, – и исчез.
– Факн’щит, – выругался Джинн и как-то беспомощно огляделся по сторонам, – фуф, слава богу, сюда!
Он бросился к пройденной нами двери (она была последней, дальше, до самого поворота, только ровная стена…), приложил ладонь к сенсорной панели – та сначала мигнула красным, потом зеленым, и дверь открылась. Оттуда… не то, чтобы завоняло, просто потянуло какой-то странной затхлостью, чего на станции не случалось. И теплом – в помещении за дверью было градусов тридцать по Цельсию, не меньше. Солярий там, что ли, cazzarolla, или сауна?
Мы вскочили в это странное помещение, и двери за нами закрылись. Помещение представляло собой довольно большой изолированный ангар, высотой в две палубы – мы находились на нижней, а выше имелся парапет с ограждением, проходивший по периметру помещения. В ангаре было почти темно, хотя на потолке я видел панели освещения – но они слабо светились красноватым светом, и только.
Ангар был почти пуст, лишь в дальнем его углу размещалась довольно большая куча. Я сначала даже испугался (ха!), подумал, может, это животное какое-то здоровущее, хотя откуда в этой bucca di culo животные? Но куча не двигалась, и я потерял к ней интерес.
– И что теперь? – шепотом спросил я. Джинн стоял, опираясь новой рукой о стену – видать, считывал информацию.
– Они остановились на перекрестке, – ответил Джинн, – спорят о чем-то… о том, что мы здесь, по ходу, вообще не в курсах. Подождем.
– Che cazza, конечно, подождем, – согласился я. – Лишь бы сюда не ломанулись.
– Могут, – подтвердил Джинн. – Замок запрограммирован на Надин и Лорда.
– Так, а как ты тогда его открыл? – удивился я. Призрак улыбнулся:
– Бро, ты совсем, что ли? Да я тут даже и без новой руки справился, ты ж мне сам свою перчатку подарил. Я ее малость усовершенствовал, конечно, а потом снял отпечатки – и Надин, и Лорда, и Апистии с Бараккой.
– Как? – удивился я. – За руку с ними здоровался?
– Нет, – ответил он почти равнодушно. – Перепрограммировал шаббанит, только и всего.
Внезапно он насторожился:
– Идут сюда. Жаль, я их послушать не могу, звуковой канал перехватить сложнее, чем остальные, его они как следует защитили. Блин, кажется, они к нам в гости!
Я указал ему на кучу:
– Прячемся!
И мы бросились к этой куче, но не добежали – Джинн остановился, облегченно вздохнул и сказал:
– Прошли мимо… о’кей, ждем, когда они уйдут из коридора, и выходим…
Манили меня две дороги, но я неторную выбрал в иные края, и прочее сразу утратило смысл. И почему в самые сложные или страшные моменты нашей жизни в голову лезет какая-то merdatta? Джинн стоял лицом ко мне и спиной к «куче», а потому, конечно, не видел то, что видел я. А я увидел, как «куча» за его спиной внезапно поднялась, как однажды виденная мной кобра (эти твари откуда-то взялись на Сицилии и иногда даже заползали в городскую черту). Сходство с коброй дополняло и то, что эта cazzatta раскрывалась, как капюшон у вышеупомянутой тварюки, но открывала не белое змеиное пузо, а что-то шевелящееся, туманное, слегка светящееся фиолетовым светом.
