И от всего этого исходила волна леденящего ужаса!
Огонь идет со мной
Леди Лед
Я не могла сказать, когда и как покинула небытие, но то, что я там побывала, отложилось у меня в подсознании. Какое-то время после этого я пребывала в состоянии полубесчувственности, лишенной сенсорных ощущений, – я знала, что я есть, но не более того. Потом пришли сны.
Сны – это двери, как говорил персонаж одного старого фильма. В том фильме, правда, двери открывались в комнаты, наполненные ужасом, и я не была уверена, что в жизни не так. Я видела комнату, похожую на тускло освещенную больничную палату. Там на кушетке лежал человек, скорее всего, женщина – у нее была заметная, хорошо очерченная грудь, но лицо закрывала маска, к которой от стенной консоли тянулись трубки и провода. А еще у женщины не оказалось ни рук, ни ног. Наверно, это меня должно было напугать, но я почему-то не боялась.
У кушетки стояли трое – двое мужчин и девочка не старше десяти лет. Мужчины были мне незнакомы. Один из них – здоровенный бугай, рядом с которым Баракка казался бы стройным, хотя по габаритам они были сравнимы. Черты лица увальня казались неприятно оплывшими, на некрасивом черепе и двойном подбородке росли короткие волосы неприятного цвета ржавчины.
Второй – ничем не примечательный молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, может, чуть старше. У него были какие-то простецкие черты лица и светлые волосы – не блондин, но очень светлый шатен. Поверх дорогого костюма небрежно наброшен белый халат. Глаза контрастировали с этим его простецким видом – в них читались внимательность и ум, но и какая-то обреченность. Почему-то он мне казался кроликом, мудрым кроликом из сказки про Винни Пуха, хотя в его облике от кролика не было совершенно ничего.
Девочка была Леди Н. Ее я узнала сразу, несмотря на детские черты лица. Впрочем, в этих чертах уже виделось что-то взрослое, даже более, чем взрослое – что-то роковое.
– Ни хрена я не понимаю! – говорил бугай. – Какого черта она не протянула ноги?
– Наверно, потому, что у нее больше нет ног? – съехидничал кро-лик.
– Охренительно смешно, – сказал бугай. – Ща уссусь просто. Блин, Ойген, ну сам подумай – четыре аппарата! По всем параметрам, уже могли бы ее отправить вниз по реке, а она все никак не окочурится.
– Я тебе даже больше скажу, – «кролик» Ойген вытащил из нагрудного кармана своего импозантного пиджака архаичный планшет и включил его. – У нее на руках были альфы, а на ногах – новые беты, с двойным зарядом.
– И что за херню я сейчас услышал? – спросил бугай.
– Не матерись при ребенке, – посоветовал Ойген. – Мы больше двух бет ни на кого не ставим, организм и одну не у всех выдерживает.
– Почему? – не понял бугай.
– Потому, что Надин – ребенок, – пояснил Ойген. – И незачем ей твое дерьмословие слушать, дружище.
– Иди в жопу, – посоветовал увалень. – Чтоб ты знал, Надин уже и сама может так загнуть, мама, не горюй! Скажи, милая?
Нинель рассеянно кивнула.
– Слушай, – спросил бугай, – вообще не понимаю, на кой ляд эти беты нужны, если альфы неплохо работают?
– Ты же видел материалы по Максу? – задал ответный вопрос Ойген. Мужчина кивнул. – А он пошел против нас. Мы его, конечно, отправим туда, где теплей, чем в Сахаре в полдень летом, но он уже сейчас наделал делов. А теперь прикинь, сколько таких максов может быть в новом поколении? Нам нужны цепные псы, полулюди – полутвари…
– Вроде того, что… – начал мужчина, но Ойген его перебил:
– Да. Я знаю, что ты о нем думаешь. Но только такие могут справиться с Максом. Ни ты, ни я этого не можем.
– Я могу, – вмешалась Надин.
– Конечно, – Ойген ласково потрепал девочку по коротко стриженным волосам, – ты у нас все можешь. Как тебя зовут сегодня?
– Еще не придумала, – сказала та. – Мое имя зависит от настроения, а оно у меня еще не поменялось.
– То есть ты хочешь сказать, что пацан и блондинка – беты? – спросил увалень. Ойген кивнул:
– Да. Забавно, первая девочка-бета в Проекте. И ее мать жива, как ни странно, хотя они должны были выпить до капельки.
– А откуда она вообще такая? – спросил бугай. Ойген сверился с планшетом:
– Так, зовут ее Мария Нефелимова. Родом из России, из Кременчуга, но последние лет пятнадцать жила в Лондоне. Сдал ее нам Ас Суад… ага, ясно. Короче, есть у нас в Лондоне такой фраер, пластический хирург. Он когда-то что-то сильно накосячил, а наши его вытащили из дерьма за шкирочку, вот он нам и делает небольшие услуги. Сам понимаешь.
Бугай кивнул.
– К нему часто обращаются разные девки, – продолжил Ойген. – И он у каждой берет генетический материал для нас. Пару десятков доноров нам уже обеспечил. Эта, – Ойген сверился с планшетом, – Мария обратилась к нему с просьбой срочно сделать ей новую харю. То есть от слова совсем – был человек, нет человека. Добрый доктор взял с нее пробу и переслал Лорду, а тот, когда ее увидел, чуть до потолка не подпрыгнул – мол, вынь да положь ему эту Марию в качестве доно…
– Постой, – перебил его бугай. – Можно с нее маску снять?
– На хрена? – не понял Ойген. – Если тебе надо ее фейс посмотреть, кинься на планшете, че ты как лох?
– А, ну точно, – бугай хлопнул себя ладонью по лбу. Ойген повернул планшет к нему и что-то нажал. Я зря посчитала его планшет таким уж архаичным – у него был модуль голографического проецирования, что и сейчас еще применяется порой. Между Ойгеном и бугаем появилось лицо.
И это было мое лицо.
Бракиэль
Сегодня должна была прибыть последняя группа, а с ней – Лорд собственной персоной. Хотя…
Теперь я знал один маленький секрет – Лорд мог добраться до станции безо всякого транспорта, просто переместив сознание в одно из тел, ожидавших его в гардеробной.
При воспоминании об этом месте у меня всегда мороз по коже идет. Я все вспоминаю растерзанных клонов Нааме, и у меня что-то болит внутри, там, где сердце. Мне жаль их, даже тогда, когда сама Нааме спит в моих объятиях, как вот сейчас. Я вспоминаю другую. Ту, что не могла говорить, но пыталась. Нааме объяснила мне, что с ней – у неоконов много такого оружия, о котором в большом мире только ходят слухи. Эта штука называется «микроволновой дисраптор», используя СВЧ-излучение, она рвет синаптические связи мозга, превращая человека в кретина. Нааме говорит, что мозг – не больше, чем антенна, принимающая сигналы от чего-то, о чем ни она, ни Лорд понятия не имеют, хотя сами не раз пребывали вне тела и меняли тела. Это же практикуют Апистия, и Барракка, и Нааме обещала обучить этому и меня, но я отказался. Точнее, попросил подумать. И склоняюсь к мысли, что отказался я преждевременно.
Она говорит, что всем нам придется измениться, и имплантаты – это только начало. Мы должны понять, что человек – это не тело, а душа, личность. Я это понимаю, как и то, что привязанность к телу архаична и питается от примитивных, темных инстинктов. Но все это я осознаю умом. А кроме ума, есть еще что-то, что протестует. Думаю, мне удастся переступить и через это. Нааме вот удалось…
