О Глебе «Сказание» молчит, но «Канон святую мученику Бориса и Глеба» (XI—XII вв.) провозглашает: «Давыде [христианское имя Глеба] богохранимый от благородьныя крови рожься и воспитан благочьстивно [то есть в христианском браке]»
. Между тем единственная христианская жена Владимира, принадлежавшая к царскому роду, которую могли иметь в виду древнерусские книжники, — это «царица Анна», упомянутая в летописной статье под 1011 г.: «Преставися цариця Володимеряя Анна», — других цариц из княжего терема памятники той поры не знают.
Традиционно считается, что данная запись отмечает кончину гречанки Анны, и это, по-видимому, соответствует истине. Вместе с тем мы видим парадоксальное явление: среди образованных русских людей XI в. эта «царица Анна» слыла «болгарыней» — вывод еще более очевидный в свете уже известного нам факта, что ни в одном произведении русской литературы того времени ровным счетом ничего не говорится о нашумевшей некогда женитьбе Владимира на багрянородной гречанке. Митрополит Иларион и Иаков Мних вообще обходят молчанием тему браков Владимира; «Сказание» и прочие памятники борисоглебского цикла, кратко сообщая о многоженстве Владимира, не находят места греческой принцессе в списке княжеских жен. И только ближе к середине XII в., по мере более детального ознакомления с византийской историографией предыдущего столетия, и прежде всего с монументальной хроникой Скилицы, первым из греческих историков упомянувшего о византийском браке «русского архонта Владимира», личность «царицы Анны» как сестры императоров Василия II и Константина VIII проясняется наконец для древнерусских агиографов; тогда возникает «корсунская легенда», которая задним числом вносится в Повесть временных лет
[163].
Но, повторим еще раз, для летописцев XI в. «царица Анна» из хроникальной заметки под 1011 г. и «болгарыня» из перечня сыновей Владимира под 980 г. были одной и той же женщиной, знаменитой лишь в качестве матери Бориса и Глеба. Именно по этой причине умершая «царица» была помянута летописцем как какая-нибудь Малфредь или Рогнеда, не удостоившись даже эпитета «благочестивая», не то чтобы похвального слова, — каковое обстоятельство всегда вызывало удивление историков
. В самом деле, можно ли представить, что бесстрастная летописная запись под 1011 г. относится к византийской принцессе Анне — женщине, сыгравшей такую выдающуюся роль в крещении Владимира и которая даже в далекой Сирии полвека спустя была славна тем, что «построила многие церкви в стране русов» (сообщение Яхьи)?
Остается понять, как могло случиться, что в древнерусских памятниках XI в. имя «царицы Владимировой Анны» оказалось накрепко связанным с Болгарией. Выше мы отмечали стойкую композиционную связь между походом Владимира на болгар (статья под 985 г.) и крещением князя (статьи под 986—988 гг.), которая прослеживается во всех без исключения летописных списках: одно событие следует непосредственно за другим. Историографическая причина текстуального соседства этих сообщений становится ясна благодаря уникальному известию Иоакимовской летописи: «…иде Владимир на булгары и, победя их, мир учини и приат кресчение сам и сынове его, и всю землю Русскую крести. Царь же болгарский Симеон приела иерей учены и книги довольны»
.
Упоминание здесь болгарского царя Симеона (893—927) легко можно было бы счесть довольно обычной для древнерусского летописания анахронистической неточностью (правителем Болгарии во времена Владимира был Самуил, 991— 1014)
[164], если бы не одно обстоятельство: по имеющимся историческим сведениям, у Симеона была сестра по имени Анна
. После всего сказанного это совпадение уже не выглядит случайным. Очевидно, древнерусские писатели второй половины XI в. были убеждены, что успешный поход Владимира на дунайскую Болгарию закончился женитьбой князя на «болгарыне» Анне — сестре болгарского царя
[165] и обращением Руси в христианство. Эта историческая концепция крещения Руси, надо полагать, была изложена в древнейшем летописном своде (вторая треть XI в.), но при дальнейшей правке летописи в духе «корсунской легенды» всякое болгарское участие в христианизации Русской земли было тщательно вымарано, дунайские болгары заменены волжскими, а «болгарыня» потеряла свое имя.
Теперь, установив абсолютную мифологичность личности «болгарыни», которую древнерусские родословные прочат в матери Борису и Глебу, посмотрим, какие существуют доводы в пользу того, что братья все-таки были рождены от брака Владимира с гречанкой Анной, сестрой византийских императоров Василия II и Константина VIII. Во-первых, за это говорит их происхождение от «благого корени» и «благородьныя крови». Затем, имеются косвенные указания на возраст братьев в 1015 г., из которых вытекает, что Борису в это время было не больше 20—22 лет («брада мала и ус, млад бо бе еще… аки цвет цветыи в уности своей»), Глебу — около 13— 15 лет («Сказание» влагает в его уста слова: «возрастом младствую» и уподобляет Борисова брата «колосу недозревшему» и «лозе, не до конца возросшей»; «детеск телом», — говорит о нем преподобный Нестор).
Таким образом, рождение как того, так и другого, несомненно, приходится на пору супружества Владимира и Анны. Со стороны последней к тому же было вполне естественно дать своему первенцу христианское имя Роман (в честь святого Романа Сладкопевца), которое носил также отец Анны, император Роман II. Наконец, тот факт, что древнерусский культ Бориса и Глеба довольно быстро, не позднее первой половины XII в., прижился в Византии
[166], где к почитанию «чужих», тем более «варварских» святых всегда относились с неприязнью — достаточно вспомнить равнодушие, проявленное Византийской церковью к открытию в Херсоне мощей папы Климента, — может быть объяснен отчасти тем, что греки не забыли, кто на самом деле был матерью святых братьев. Конечно, косвенные данные не могут устранить всех сомнений, но ввиду очевидной легендарности «болгарской» родословной Бориса и Глеба мы будем придерживаться версии об их происхождении от «царицы Володимеровой Анны».
