Заметим, что среди перечисленных лиц нет никого из высшего эшелона научного сообщества Франции, каковой тогда составляли знаменитые математики. Правда, упомянутый Дюпон, как поясняет далее Ромм, тоже был математиком и даже ежегодно читал в Париже публичные курсы лекций по данной дисциплине, однако, помимо этой информации, никому из биографов Ромма ничего о Дюпоне узнать не удалось. И это при том, что для всех них, начиная с М. де Виссака, сей персонаж представлял особый интерес, ибо сыграл важную роль в жизни их героя. По-видимому, это был не слишком значительный член ученого сообщества, не оставивший сколько-нибудь заметного следа в анналах французской науки.
Однако то же самое отнюдь нельзя сказать о его следе в судьбе Ромма. Для последнего знакомство со скромным математиком, даже имени которого мы сегодня не знаем, имело гораздо более важные последствия, чем все встречи с великими – Даламбером, Лаландом и др. «Именно он, – писал Ромм о Дюпоне, – нашел мне ученика для занятий математикой, молодого человека двенадцати лет, проявляющего очень хорошие способности»
[270]. Так у риомца появился постоянный источник дохода, что позволило ему, наконец, приступить к занятиям медициной. Но событие это имело и другое, еще более важное значение: отцом ученика Ромма был русский граф Александр Александрович Головкин. Тем самым волею случая Ромм вступил на путь, которым ему предстоит войти в русскую историю.
А.А. Головкин (1732–1781) был внуком Гавриила Ивановича Головкина (1660–1734), основоположника первого графского рода в России, государственного канцлера в царствование Петра Великого, Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны. Второй сын канцлера, Александр Гаврилович (1689–1660), был русским послом в Берлине, Париже и Гааге, но когда императрица Елизавета Петровна отозвала его в Россию, вернуться не захотел и остался в Голландии. Там-то и родился Александр Александрович. Юность его прошла в Голландии, затем с 1761 по 1770 г. он жил в Швейцарии, после чего обосновался в Париже, где и нанял для своего сына Георгия учителя математики – Жильбера Ромма
[271].
Подробнее о развитии отношений Ромма с графом Головкиным будет сказано чуть позже. Пока же мы вернемся к первым неделям «завоевания» столицы молодым провинциалом. Шел уже второй месяц пребывания его в Париже, а к занятиям медициной, ради которых Ромм собственно туда и приехал (по крайней мере, так полагал доктор Буара), он еще и не приступал. Поэтому в письме от 2 ноября 1774 г. Буара счел необходимым подробно проинструктировать юного друга, у кого из парижских профессоров тому лучше заниматься, и посоветовал помимо анатомии и физиологии посвятить первый год учебы освоению химии и ботаники
[272].
Постепенно жизнь Ромма вошла в обыденное русло. Получая небольшой, но регулярный заработок у графа Головкина, он смог, наконец, приступить к изучению медицины. В конце декабря 1774 г. Ромм описывает друзьям уже не единичные встречи с интересными и полезными людьми, а свой обычный распорядок дня. Иными словами, его существование приобрело определенную размеренность. Дабы читатель мог из первых уст узнать о суровых парижских буднях школяра-провинциала, приведу эту часть письма Ромма целиком:
Закончив личные дела, я в течение часа читаю по анатомии. В девять часов отправляюсь к г-ну Порталю
[273], где нахожусь до десяти с четвертью, и так пять раз в неделю. Оттуда иду в Школу медицины слушать лекции г-на Дезессара
[274] по химии. Я не могу посещать курс физиологии у г-на Моро, как собирался, ибо он начинает занятия в девять, одновременно с г-ном Порталем, а я предпочел последнего. По вторникам, четвергам и субботам я ухожу с лекции г-на Дезессара слушать курс г-на Ру
[275], также по химии. В полдень иду к г-ну Головкину, куда добираюсь лишь без четверти час. Там я нахожусь до двух часов с лишним, а затем где-то часам к трем, иногда к трем с половиной возвращаюсь домой что-нибудь перекусить. В те дни, когда г-н Порталь читает лекции в Королевском коллеже, я отправляюсь туда после обеда. Остаток вечера у меня уходит на чтение дома. Дабы пережить зимнюю стужу, я купил полвоза дров
[276] за 14 ливров. Два полена служат мне подставкой в очаге, и я позволяю им сгореть лишь тогда, когда становится слишком холодно; под рукой у меня всегда есть другие поленья, а вот нормальной подставки, совка и щипцов нет. Судите сами, какие трудности мне приходится преодолевать, чтобы испечь каштаны, присланные матерью. Я их кладу в огонь очень осторожно, но столь же легко вытащить их оттуда мне не удается. <…> Складная кровать, тюфяк, простыня и одеяло, никаких занавесок; добавьте сюда два стула, и у Вас будет полное описание моей обстановки, в которое, впрочем, точности ради нужно включить кувшин для воды и стакан.
Можете сами видеть, мой дорогой друг, какое предпочтение я отдаю медицине перед математикой и сколько у меня есть времени, чтобы поддерживать приобретенные здесь знакомства. Я никак не участвую в газете г-на Розье, чего от меня ожидают. Иногда он оказывает мне любезность, позволяя читать присылаемые ему мемуары, и это практически все, что я от него вижу.
Я имею привилегию слушать курс г-на Порталя бесплатно. Этими двумя сэкономленными луидорами
[277] я обязан г-ну Сиго де Лафону. Несколько коробочек абрикосов
[278] позволили бы мне отплатить этим господам за услугу.
Я сообщил Вам весь свой распорядок. Траты мои составляют, как уже говорилось, почти сорок франков в месяц; никакая экономия не позволяет сократить их еще больше. Я получаю экю за урок математики, каковых даю пять в неделю. Эти первые месяцы для меня довольно трудны из-за тех трат, которые мне пришлось сделать для приобретения скромной обстановки
[279].
