В строгом смысле слова единственный непогрешимый толкователь Писания — Святой Дух, его Автор. Но считается, что Святой Дух посылается только ортодоксальной церкви, а не еретическим и схизматическим сектам и что Он выражает Свое мнение самым ясным и авторитетным образом через собрание ортодоксальных епископов и вселенские соборы. «Еретики, — говорит Иларий, — все цитируют Писание, но не понимают его смысла, ибо те, кто вне церкви, не могут понять слово Божье». Еретики думают, что следуют Писанию, в то время как на самом деле они следуют собственным заблуждениям, которые вкладывают в Писание, вместо того чтобы извлекать свои мнения из него.
Даже Августин, который из всех отцов церкви наиболее близок к евангельскому протестантизму, в данном вопросе выступает сторонником католического принципа в знаменитой максиме, обращенной против манихеев: «Я не поверил бы в Евангелие, если бы меня не принуждал к этому авторитет вселенской церкви». Но он сразу же добавляет: «Бог запрещает мне не верить в Евангелие»
[1301].
Но существуют разные предания, не говоря уже о разных пониманиях католического предания. Отсюда возникает потребность в критерии, который определял бы, какое предание истинно, а какое — ложно. Полупелагианин Викентий, монах и священник из монастыря на Лирине, Южная Галлия (ум. в 450)
[1302], о котором мало что известно помимо упоминаемого здесь факта, выдвинул принцип, ознаменовавший начало новой эпохи в решении данной проблемы и с тех пор остававшийся стандартным для Римской церкви: мы должны придерживаться того, «во что верили везде, всегда и все»
[1303].
Здесь мы имеем трехчастный тест на церковную ортодоксию: католичность места, времени и количества, или всеобщее распространение, древность учения и общее с ним согласие
[1304]; иначе говоря, положение веры должно прослеживаться до апостольской эпохи, присутствовать во всех христианских странах и среди всех верующих. Но этот принцип может быть применен только к нескольким основополагающим положениям религии откровения и ни к одной из специфически римских догм, а также, чтобы разумно его применять, следует говорить не обо «всех верующих», а о большинстве. В том, что касается consensus omnium, собственно включающем в себя два остальных принципа, сам Викентий проводит некоторое ограничение, говоря, что речь идет о большинстве священников
[1305]. К голосу народа ни он, ни римская система вообще в вопросах веры не прислушивались. Однако по поводу некоторых важных учений не существует даже consensus patrum, — например, по поводу учений о свободе воли, предопределении, искуплении. Некоторая свобода частного мнения обязательна для развития мысли и предшествует формированию всех положений веры в церкви. Даже Викентий ясно говорит о постепенном познании истины церковью, хотя, конечно, новые шаги не противоречат прежним, подобно тому как человек или дерево остаются прежними, только проходят через разные этапы развития
[1306].
Викентий проявляет в своем труде совершенно католический дух и тенденции, у него нет ни малейшего представления о свободном протестантском изучении Писания. С другой стороны, он нетерпимо относится к новым учениям. Он хотел бы превратить предание не в независимый источник познания и правило веры, стоящее бок о бок со Священным Писанием, но только в средство правильного толкования Писания, препятствующее еретическим злоупотреблениям. Критерий древности учения, на котором он настаивает, предполагает апостольское происхождение, то есть соответствие духу и сути Нового Завета. Церковь, говорит он, охраняет то, что ей доверено, она ничего не изменяет, не убавляет и не прибавляет. Ее единственная задача — придавать форму, укреплять и хранить древнее. Новшества — дело еретиков, а не ортодоксальных верующих. Канон Писания полон и более чем достаточен
[1307]. Но, так как еретики тоже ссылаются на него, для истолкования необходимо прибегать в авторитету церкви, и здесь мы должны следовать принципам всеобщности, древности и согласия
[1308]. В обычае католиков, говорит он в том же труде, доказывать истинность веры двумя способами: во–первых, опираясь на авторитет Священного Писания, во–вторых — на предание католической церкви; не потому, что одного канона недостаточно, но потому, что существует много разных толкований и искажений смысла Писания
[1309].
