Моральные предписания Десяти Заповедей приняты и у язычников, за исключением заповедей против поклонения другим богам и о субботе. Юлиан предпочитает Моисею Ликурга и Солона. Что же касается Самсона и Давида, то доблесть их была не так уж велика, многие греки и египтяне превосходили их, и все их влияние ограничивалось узкими пределами Иудеи. У иудеев никогда не было великого полководца, который сравнился бы с Александром Македонским или Цезарем. Соломона не сравнить с Феогнидом, Сократом и другими греческими мудрецами; более того, говорится, что он поддавался влиянию женщин, а следовательно, его нельзя причислять и к мудрецам. Павел был архипредателем: он называет Бога то Богом иудеев, то Богом язычников, то и тем и другим; нередко он противоречит Ветхому Завету, Христу и самому себе, и вообще приспосабливает свое учение к обстоятельствам. Языческий император считает нелепостью представление о том, что христианское крещение способно очистить от тяжких грехов, — оно ведь не может вылечить бородавки, подагру или другие телесные немощи. Библию он ставит гораздо ниже эллинистической литературы и утверждает, что она превратила людей в рабов, в то время как изучение классиков воспитало великих героев и философов. Первых христиан он считает презренными людьми, а христиан своей эпохи обвиняет в невежестве, нетерпимости и поклонении мертвецам, костям и деревянным крестам.
С саркастической злобой нападая на христианство, Юлиан, сам того не желая, приводит несколько ценных доводов в пользу исторического характера той религии, которую он так ненавидел и атаковал. Ученый и критичный Ларднер, тщательно проанализировав труд Юлиана против христианства, умело и правдиво подытожил свидетельства Юлиана в пользу этой веры:
«Юлиан выступает не только против христиан, но и против иудеев. Он приводит ценные свидетельства об истории и книгах Нового Завета, что вынуждены признать все, кто читал отрывки из его труда. Он признает, что Иисус родился в правление Августа, когда Кириний обложил Иудею налогом; что христианская религия возникла и стала распространяться при императорах Тиберии и Клавдии. Он свидетельствует о подлинности и достоверности четырех евангелий, Матфея, Марка, Луки и Иоанна, а также Деяний апостолов, он цитирует их, показывая, что эти, не более чем исторические, книги воспринимаются христианами как авторитетные, единственные подлинные воспоминания об Иисусе Христе, Его апостолах и о проповеданном Им учении. Он допускает их древнее происхождение и даже выступает в пользу такой идеи. Он также цитирует или просто ссылается на Деяния апостолов, послания Павла к римлянам, коринфянам и галатам. Он не отрицает, что Христос творил чудеса, допускает, что Он "исцелял слепых, хромых и бесноватых", а также "успокаивал ветра и ходил по морским волнам". Он пытается принизить значение данных книг, но ему это не удается. Вывод неизбежен: подобные труды прекрасно доказывают божественность миссии Иисуса. Он старается также умалить количество первых верующих в Иисуса, однако признает, что было "множество таких людей в Греции и Италии" еще до того, как апостол Иоанн написал свое евангелие. Он пытается принизить и достоинство первых верующих, однако признает, что, помимо "рабов и служанок", еще до конца правления Клавдия к вере в Иисуса были обращены Корнилий, римский сотник из Кесарии, и Сергий Павел, проконсул Кипра. Он часто с негодованием отзывается о Петре и Павле, двух великих апостолах Иисуса, а впоследствии проповедников Его Евангелия. Так что в целом он непреднамеренно свидетельствовал об истинности многих фактов, описанных в книгах Нового Завета. Он хотел низвергнуть христианскую религию, но на самом деле поддержал ее; его доводы против нее совершенно безобидны и неспособны переубедить даже самого слабого из христиан. Он справедливо возражает против некоторых установлений, введенных в христианство в более поздний период, в его собственное время или немного раньше, но не делает ни одного веского возражения против христианской веры в том виде, как она определена в подлинных книгах Нового Завета»
[118].
Другие труды против христианства менее важны.
Диалог Philopatris, или «Патриот», приписывался насмешнику и сатирику Лукиану (ум. ок. 200) и издавался вместе с его произведениями, но он значительно хуже по стилю и, вероятно, относится к правлению Юлиана или даже более позднему периоду
[119], так как автор выступает против учения церкви о Троице и об исхождении Духа от Отца, — хотя аргументов не приводит, а только высмеивает его. Это фривольное осмеяние характера христиан и их учений в форме диалога между Критием, убежденным язычником, и Трифоном, эпикурейцем, который представляет христианство. Христиане описываются в нем как равнодушные к правительству, опасные для общества и радующиеся общественным бедствиям. Апостол Павел назван полулысым длинноносым галилеянином, который путешествовал по воздуху на третье небо (2 Кор. 12:1–4).
Последний известный представитель неоплатонизма, Прокл из Афин (ум. в 487), защищал платоническое учение о вечности мира и, не упоминая о христианстве, критиковал библейское учение о сотворении мира и конце света; он привел восемнадцать доводов против него, которые опроверг в VII веке христианский философ Иоанн Филопон.
Последние языческие историки, Евнапий и Зосима, жившие в первой половине V века, нападали на христианство косвенно, односторонне представляя историю Римской империи со времен Константина и обвиняя в ее упадке христианскую религию; Аммиан Марцеллин (ум. ок. 300), напротив, с вызывающей уважение беспристрастностью описывает и светлые, и темные стороны императоров–христиан и отступника Юлиана
[120].
§10. Языческая апологетическая литература
После смерти Юлиана большинство языческих авторов, особенно самые талантливые и уважаемые из них, ограничивались защитой своей религии и стали в силу своего положения сторонниками веротерпимости; конечно же, они требовали терпимого отношения к религиозному синкретизму, который в своей более прохладной форме выродился в философское равнодушие.
Среди этих авторов следует упомянуть Фемистия, учителя риторики, сенатора и префекта Константинополя, а позже наставника юного императора Аркадия; аврелия Симмаха, оратора, сенатора и префекта Рима при Грациане и Валентиниане II, красноречиво просившего о восстановлении жертвенника Виктории; и прежде всего — оратора Либания, друга и поклонника Юлиана, преподававшего в Константинополе, Никомедии и Антиохии. Все они творили во второй половине IV века и были представителями одновременно и последнего расцвета, и упадка классического красноречия. Все они в большей или меньшей степени склонялись к неоплатоническому синкретизму. Они утверждали, что Бог наделил всех людей религиозной природой и потребностью, но конкретный способ поклонения Богу — вопрос свободной воли отдельных народов и личностей; следовательно, любое принуждение извне противоречит природе веры и может породить лишь лицемерие. Фемистий заявлял, что многообразие форм религии благоприятно для нее самой — подобно тому как многие протестанты оправдывают существование деноминаций. «Соперничество разных религий, — говорит он в речи, обращенной к Юлиану, — стимулирует ревностное поклонение Богу. Существуют разные пути, одни трудные, другие легкие, одни обрывистые, другие ровные, ведущие к одной и той же цели. Если оставить только один путь и отсечь остальные, вы уничтожите стимул. Богу не угодно единообразие среди людей… Господу вселенной нравится многообразие. Его воля на то, чтобы сирийцы, греки, египтяне поклонялись Ему, каждый народ по–своему, и чтобы сирийцы опять же делились на малые секты, ни одна из которых не соглашается с другими полностью. Почему же мы должны насаждать невыполнимое?» Подобным образом рассуждает и Симмах, который избегает прямого противостояния христианству и выступает только против его исключительного предпочтения.
