Эти размышления проникнуты настроением печали; они вызывают чувства, но не энтузиазм; они не способны утешить, но оставляют щемящую пустоту, без надежды на бессмертие — только на возвращение в лоно матери–природы. Это лучи заходящего, а не восходящего солнца, лебединая песня умирающего стоицизма. Кончина этого благородного древнего римлянина по сути была концом античного мира
[626].
Философ–космополит Марк Аврелий не симпатизировал христианам и не обращал внимания на своих самых невинных и мирных подданных. Он упоминает о христианах только раз, несправедливо объясняя их готовность к мученичеству «чистым упрямством» и страстью к «театральным жестам»
[627]. Возможно, Марк Аврелий имел в виду фанатиков–энтузиастов, которые бросались в огонь, подобно индийским гимнософистам, но, может быть, и уважаемых мучеников, таких как Поликарп и верующие Южной Галлии, умершие в его правление. Этим объясняется следующий странный факт: мудрейший и лучший из римских императоров допускал (хотя мы не можем сказать, что он был инициатором или даже давал официальное согласие) некоторые из наиболее жестоких гонений на христиан, особенно в Лугдунуме и Вьенне. Мы готовы оправдать его на основании его незнания. Вероятно, он никогда не читал Нагорной проповеди и тех многочисленных апологий, что были ему адресованы.
Но гонения — не единственное пятно на репутации Марка Аврелия. Он был привязан к своему порочному и бездарному сыну, которого с четырнадцати лет допускал к полноправному участию в руководстве империей с риском для благополучия миллионов людей, и вступил в брак с прекрасной, но неверующей и грешной женщиной, которой, после ее смерти, поспешил воздать почести как богине. Его отношение к Фаустине было либо лицемерным, либо противоречащим его собственным принципам
[628]. После ее смерти он предпочитал любовницу второй жене и приемной матери своих детей.
Его сын и наследник не тревожил христиан, но был одним из худших императоров на троне. Он уничтожил все последствия добрых дел своего отца
[629].
Аристотель был учителем Александра; Сенека — учителем Нерона; Марк Аврелий — отцом Коммода.
§93. Плутарх
Πλουτάρχου τού Χαιρωνέως τα Ηθικά. Ed. Tauchnitz Lips. To же, с латинским переводом и примечаниями, в Plutarchi Chaeronensis Moralia, id est, Opera, exceptis vitis, reliqua. Ed. by Daniel Wyttenbach. Oxon. 1795–1800, 8 vols, (включает 2 тома указателей). Французское издание: Dübner, в Didot collection.
Plutarch's Morals. Translated from the Greek by several Hands. London 1684-'94, 5th ed. 1718. The same as corrected and revised by William W. Goodwin (Harvard University). With an introduction by Ralph Waldo Emerson. Boston 1870, 5 vols.
Octave Greard: De la moralité de Plutarque. Paris 1866.
Richard Chenevix Trench (архиепископ Дублина): Plutarch, his Life, his Parallel Lives, and his Morals. London (Macmillan & Co.), 2nd ed. 1874.
W. Möller: Ueber die Religion des Plutarch. Kiel 1881.
Julia Wedgwood: Plutarch and the unconscious Christianity of the first two centuries. «Contemporary Review» 1881, pp. 44–60.
He менее примечателен в качестве представителя «неосознанного христианства» и «искателя неведомого Бога», хотя и с другой философской позиции, величайший биограф и моралист классической древности.
Странно, что современники Плутарха молчат о нем. Его имя не упоминается ни одним из римских авторов. Все, что мы о нем знаем, взято из его собственных трудов. Он жил между 50 и 125 г. по P. X., в основном в своем родном городе Херонее, в Беотии, будучи членом городского совета и жрецом Аполлона. Он был счастлив в браке, имел четырех сыновей и дочь, которая умерла молодой. Его «Предписания для супругов» полны полезных советов для мужей и жен. Письмо с утешениями после смерти его юной дочери, Тимоксены, отправленное жене, находившейся о отъезде, производит благоприятное впечатление в том, что касается семейных отношений, и свидетельствует о вере автора в бессмертие. «Души детей, — говорит он в конце письма, — немедленно переходят в лучшее и более божественное состояние». Какое–то время он провел в Риме (был там по меньшей мере дважды, вероятно, при Веспасиане и Домициане), читал лекции о моральной философии для избранной аудитории и собирал материал для своих биографий греков и римлян. Очевидно, что он был знатен, состоятелен, начитан, знаком с разными странами, с человеческой природой и обществом на всех этапах его развития. В своей философии он занимает промежуточное положение между платонизмом и неоплатонизмом. Он был «платоником с восточным уклоном»
[630], в равной мере выступал против стоического пантеизма и эпикурейского натурализма, веря в платонический дуализм Бога и материи. Он признавал существование высшего Божества, как и существование промежуточных божеств эллинистической религии. Боги благи, демоны делятся на добрых и злых, в человеческой душе сочетаются оба качества. Он мало внимания уделял метафизике и в основном занимался практическими вопросами философии; его труды посвящены историческим и моральным темам. Он совершенно не был знаком с христианством, поэтому не проявлял к нему ни дружеского расположения, ни враждебности. Во всех его многочисленных трудах нет ни единого упоминания о нем, хотя в его время в каждом крупном городе империи уже должны были существовать церкви. Он часто говорит об иудаизме, но очень поверхностно; возможно, он считал христиан иудейской сектой. Однако его моральная философия очень близка к христианской этике.
