На самом деле полковник не стегал доктора кнутом и не пинал его, но ему нравилось думать, что он проделал все это. Моралисты учат нас, что намерение более похвально, чем акт насилия. Так пусть же бесстрашный кавалерист полагает, будто исполнил все то, чего ему не удалось осуществить из-за сложившихся обстоятельств.
Угрозы отца ни в коей мере не тревожили Мэри. Его она знала очень хорошо, но насчет матери сомнения оставались.
– Ты будешь относиться к Джейми, как прежде, правда, мама?
Миссис Клибборн улыбнулась:
– Дорогая, полагаю, что я леди.
– Он больше никогда не появится в моем доме! – бушевал полковник. – Говорю тебе, Клара, держи его от меня подальше. Если встречу его, то за себя не ручаюсь. Я поколочу его!
– Реджи, дорогой, у тебя будет ужасное несварение желудка, если ты не успокоишься. Ты знаешь, что происходит, если начинаешь волноваться сразу после еды.
– Это бесчестно! Наверное, он забыл все полукроны, которые я давал ему, когда он был мальчишкой, и сигары, и портвейн, которыми я его угощал. Только на днях я открыл для него новую бутылку! Я больше никогда не сяду с ним за один стол, и не проси меня, Клара… Его беспредельная наглость, вот что выводит из себя. Но он женится на тебе, дорогая моя. Я заставлю его!
– Не вини Джеймса в том, что он нарушил данное им слово, Реджи, – проворковала миссис Клибборн.
– В таких случаях джентльмен сам вершит суд. Как жаль, что ушли те славные дни, когда вопрос решался с помощью холодной стали!
И полковник в подкрепление своих слов принял соответствующую стойку, убрал левую руку за спину, а правой нанес разящий укол.
– Дорогая, принеси мне мои очки! – попросила дочь миссис Клибборн. – Думаю, они в корзинке с вязаньем или в кабинете твоего отца.
Мэри охотно покинула столовую, по которой кружил полковник, лишь изредка останавливаясь, чтобы отправить в рот кусок хлеба с сыром. Просьба принести очки означала, что миссис Клибборн желает на какое-то время отослать дочь. Она относилась к числу тех женщин, которые никогда не выражают желания прямо. Когда дверь закрылась, дебелая дама, всплеснув руками, воскликнула:
– Реджинальд! Реджинальд! Я должна признаться тебе.
– В чем? – Полковник замер.
– Винить в этом надо меня, Реджинальд. – Миссис Клибборн склонила голову набок и устремила взгляд к потолку. – Джеймс Парсонс отверг Мэри… из-за меня.
– Да что ты такое говоришь?
– О, прости меня, Реджинальд! – воскликнула она, сползая со стула и тяжело падая на колени. – Моей вины в этом нет: он любит меня.
– Вздор! – сердито бросил ее муж и вновь закружил по столовой.
– Нет, Реджинальд. Как ты несправедлив ко мне!
Слезы потекли по густо напудренным щекам миссис Клибборн.
– Я знаю, он любит меня. Нельзя обмануть женщину и мать.
– Ты в два раза старше его!
– Эти мальчики всегда влюбляются в женщин, которые старше их. Я так часто это замечала. И он, в сущности, сказал мне об этом, хотя я уверена, что ничем не поощряла его.
– Вздор, Клара!
– Ты не поверил мне, когда я сказала, что бедный Олджи Тернер влюбился в меня, а потом он покончил с собой.
– Ничего подобного. Он умер от холеры…
– Реджинальд, – оборвала мужа миссис Клибборн, – его смерть так и осталась загадкой. Никто из врачей не понял, в чем причина. Если он не принял яду, то умер от разбитого сердца. Ты очень жесток со мной.
Не без труда эта дородная женщина поднялась с пола. Прилагая неимоверные усилия, она пыхтела, как паровоз.
Полковник внезапно вспомнил о своем долге.
– Где мой хлыст, Клара? Приказываю тебе отдать его мне.
– Реджинальд! Если в тебе осталась хоть капля любви ко мне, ты не причинишь вреда этому несчастному молодому человеку. Помни, что бедный Олджи Тернер покончил с собой. Ты не вправе винить Джеймса за то, что он не захотел жениться на бедной Мэри. Дорогой мой, фигура у нее плохая, а для мужчин это очень важно.
Полковник вышел из комнаты, а миссис Клибборн присела к столу, рассуждая сама с собой.
– Я думала, у меня все в прошлом, – прошептала она. – Я знала это с самого начала. Как он смотрел на меня… мы, женщины, так тонко все чувствуем! Бедный мальчик, как он, должно быть, страдает!
Она пообещала себе, что не скажет ни одного необдуманного слова, чтобы ненароком не отправить Джеймса в могилу, как случилось с лишенным надежды Олджи Тернером. И миссис Клибборн вздохнула, размышляя о том, какое проклятие ее фатальная красота!
Узнав новости, Литл-Примптон вскипел. Конечно же, люди опечалились, праведно разгневались, но при этом не смогли полностью отделить себя от сложившейся ситуации и остаться сторонними наблюдателями. Слишком уж редко случалось здесь что-то волнующее и завораживающее, нарушающее монотонность будничной жизни. Хорошо информированные пружинисто шагали, гордо вкинув голову: в них проснулся интерес к жизни. Появилась новая тема и для разговоров, и для размышлений, законное право сочувствовать и негодовать, и застоявшаяся кровь быстрее побежала по их венам, как у политического деятеля в период национального кризиса. Давайте возблагодарим Бога, который создал наших соседей слабыми и в Своем бесконечном милосердии позволил мужу и жене ссориться; Тому, Дику и Гарри – более или менее позорно влюбляться; этому нашему дорогому другу – терять деньги, а этой подруге – репутацию. При всем нашем смирении возблагодарим Господа за то, что позволил нам стать свидетелями скандала, суда по бракоразводным процессам, и за пикантные подробности, которыми потчуют нас газеты в соответствующих колонках. Если через определенные периоды времени приличия требуют, чтобы мы признались в своей греховности, разве Господь не пытается утешить нас, показывая, что мы не так уж плохи в сравнении с большинством людей?
Мистер Драйленд пришел в дом викария, чтобы внести сведения о выданных сертификатах в приходские книги. Викария он нашел в кабинете, и тот дал ему ключ от сейфа.
– Софи Банч приходила вчера вечером и сказала, что выходит замуж.
– Ее жених не из нашего прихода?
– Да, из Танбридж-Уэллса.
Младший священник аккуратно приложил промокательную бумагу ко всем новым записям и вернул тяжелые книги в сейф.
– Вас не затруднит пройти в столовую, Драйленд? – торжественно спросил викарий. – Миссис Джексон хочет поговорить с вами.
– Ничуть.
Миссис Джексон читала «Чёрч ньюс». Ее худое, с резкими чертами лицо явственно выражало неудовольствие. Плотно сжатые губы, острый нос, даже худое тело, словно состоящее из углов, свидетельствовали о том, что она вне себя от ярости. Быстро поднеся руку к волосам и убедившись, что все в порядке, она поднялась и обменялась рукопожатием с мистером Драйлендом. Массивное лицо младшего священника мгновенно стало серьезным, потому что и он чувствовал себя оскорбленным.
